Антоний и Клеопатра

– Лучше пусть остается в этой части мира, в безопасности, вдали от Рима, – произнесла она своим мелодичным голосом. – Отец всегда хотел, чтобы его судьбой был Египет. Это я взяла на себя смелость расширить его горизонты, не зная, что у него нет желания править империей. Октавиан, он никогда не будет угрозой для тебя – он счастлив править Египтом как твой царь-клиент. Для тебя нет лучше способа защитить свои интересы в Египте, чем посадить его на оба трона и запретить всем римлянам появляться в стране. Он проследит, чтобы ты имел все, что хочешь: золото, зерно, дань, бумагу, лен. – Она вздохнула и слегка потянулась, почувствовав боль. – Никто в Риме даже не должен знать, что Цезарион существует.

Он перевел взгляд с бюста на ее лицо.

«О, я и забыла, какие красивые у него глаза! – подумала она. – Серебристо-серые, светящиеся, в окружении таких густых, длинных ресниц. Тогда почему они никогда не выдают его мыслей, как и его лицо? Симпатичное лицо, напоминающее лицо Цезаря, но не угловатое, скулы более сглажены. И в отличие от Цезаря, он сохранит эту копну золотых волос».

– Цезарион мертв. – Октавиан повторил: – Цезарион мертв.

Она ничего не сказала. Их взгляды встретились, и она впилась в него глазами, цвета застоявшегося пруда. Краска мгновенно сошла с ее лица и шеи, красивая кожа стала пепельно-серой.

– Он встретил меня, когда я шел по Александрийской дороге из Мемфиса. Он ехал на верблюде с двумя пожилыми сопровождающими. Голова его была полна идей, он хотел убедить меня пощадить тебя и двойное царство. Такой молодой! Так плохо разбирающийся в людях! Такой уверенный, что сумеет меня уговорить! Он сказал, что ты отослала его в Индию. И поскольку я уже нашел сокровища Птолемеев – да, госпожа, Цезарь предал тебя и незадолго до своей смерти рассказал мне, как их найти, – мне не пришлось выпытывать их местоположение у Цезариона. Конечно, он не открыл бы секрета, как бы жестоко я его ни пытал. Очень храбрый юноша, я это сразу понял. Однако я не мог сохранить ему жизнь. Одного Цезаря вполне достаточно. И я – этот Цезарь. Я сам его убил и похоронил у дороги, ведущей в Мемфис, в ничем не помеченной могиле. Его тело завернуто в ковер.

Он порылся в кошельке у пояса и что-то протянул ей.

– Его кольцо.

– Ты убил сына Цезаря?!

– Сожалея об этом, но – да. Он был моим родственником, и я виноват в том, что убил кровного родственника. Но я готов жить с муками совести.

– Что заставляет тебя говорить мне все это: желание причинить боль или политика?

– Конечно политика. Живая ты для меня ужасная помеха, царица зверей. Ты умрешь, но меня ни в коем случае не должны считать причастным к твоей смерти. Трудная задача!

– Ты не хочешь, чтобы я участвовала в твоем триумфальном параде?

– Edepol! Нет! Если бы ты выглядела как амазонка, я бы с удовольствием заставил тебя пройти по улицам Рима. Но мне не нужен полумертвый котенок, с которым жестоко обращались.

– А что с другими юношами – Антиллом и Курионом?

– Они умерли вместе с Канидием, Кассием Пармским, Децимом Туруллием. Я пощадил Цинну. Он – ничтожество.

Слезы хлынули по щекам Клеопатры.

– А что с детьми Антония? – прошептала она.

– Они целы и невредимы. Их не тронули. Но они остались без отца, без матери, без старшего брата. Я сказал им, что вы все умерли. Пусть они выплачут все слезы сейчас, пока еще позволяет возраст.

Он посмотрел на статую Цезаря, божественного Юлия в образе египетского фараона – очень необычно.

– Ты знаешь, это доставляет мне мало радости. Я не хочу причинять тебе так много страданий. Но тем не менее я это делаю. Я – наследник Цезаря. И я намерен править миром вокруг всего Нашего моря. Не как царь и даже не как диктатор, но как простой сенатор, наделенный всеми полномочиями плебейского трибуна. И это правильно! Миром должен править римлянин, и только римлянин, человек, который любит не власть, а работу, сможет править миром так, как должно.

– Власть – это привилегия правителя, – сказала Клеопатра, не понимая его.

– Чушь! Власть – это инструмент наподобие денег. Вы, восточные автократы, дураки. Никто из вас не любит работать.

– Ты забираешь Египет.

– Естественно. Но не как провинцию, наполненную римлянами. Я должен правильно распорядиться сокровищами Птолемеев. Со временем народ Египта – в Александрии, Дельте и по берегам Нила – будет думать обо мне так, как думает о тебе. И я буду управлять Египтом лучше тебя. Ты истощила эту богатейшую страну ради войн и личных амбиций, ты тратила деньги на корабли и солдат, ошибочно думая, что числом можно победить. Побеждает труд. Плюс, сказал бы божественный Юлий, организация.

– Какие вы, римляне, самоуверенные! Ты убьешь моих детей!

– Вовсе нет! Я собираюсь сделать их римлянами. Когда я поплыву в Рим, они отправятся со мной. Их воспитает моя сестра Октавия, самая восхитительная и самая добрая из женщин! Я не мог простить этому болвану Антонию, что он причинил ей боль.

– Уйди, – сказала Клеопатра, отвернувшись от него.

Он хотел было уйти, но она снова заговорила:

– Скажи, Октавиан, можно попросить, чтобы мне прислали фруктов?