Антоний и Клеопатра

– Прокулей, смени Галла. Это ее взбодрит. Заставит сосредоточиться на переговорах. Галл, возьми моих двух вольноотпущенников и войди в гробницу через отверстие. Я хочу, чтобы вы это сделали украдкой. Никакого стука, скрипа, громкого шепота. Если ей удастся убить себя, вы по самый нос в дерьме с моей помощью.

Корнелий Галл был ловкий, как кошка, тихий и гибкий. Когда все трое встали на стену с отверстием, он по собственной инициативе решил спуститься вниз по веревке. В слабом свете факела он увидел Клеопатру и ее двух компаньонок вокруг переговорной трубы. Царица оживленно жестикулировала, что-то говоря, все ее внимание было сосредоточено на Прокулее. Одна служанка поддерживала ее справа, другая – слева. Галл спустился как молния. Клеопатра громко вскрикнула и схватила кинжал, лежащий рядом с ней. Но Галл выхватил у нее кинжал и держал ее без всяких усилий, хотя две выбившиеся из сил девушки царапали и били его. Затем к нему присоединились Тирс и Эпафродит, и царица со служанками оказались у них в руках.

Тридцативосьмилетний воин в расцвете сил, Галл оставил женщин на попечение вольноотпущенников, а сам поднял два массивных бронзовых бруса и отворил двери. Хлынул поток света. Он даже зажмурился, ослепленный.

К тому времени, как женщин вывели на улицу, поддерживая под руки, сам Октавиан исчез. В его планы не входило встречаться с царицей лицом к лицу в ближайшие несколько дней.

Галл на руках отнес Клеопатру в ее покои, двое вольноотпущенников несли Хармиону и Ираду. Старший легат, «новый человек», был потрясен, когда увидел Клеопатру при дневном свете. Одежда колом стояла на ней, пропитанная кровью, голые груди были покрыты глубокими царапинами, волосы спутаны. Виден был кровоточащий скальп.

– У нее есть врач? – спросил он растерянного Аполлодора.

– Да, господин.

– Тогда немедленно пошли за ним. Цезарь хочет, чтобы ваша царица была цела и невредима.

– Нам разрешат ухаживать за ней?

– Что сказал Цезарь?

– Я не осмелился спросить.

– Тирс, иди и узнай, – приказал Галл.

Ответ пришел быстро: царице нельзя покидать ее личные покои, но любой, кто ей будет нужен, может войти к ней, и она получит все, что попросит.

Клеопатра лежала на кушетке. Огромные золотистые глаза запали, вид у нее был далеко не царственный.

Галл подошел к ней:

– Клеопатра, ты слышишь меня?

– Да, – прохрипела она.

– Кто-нибудь, дайте ей вина! – крикнул он и подождал, пока она не отпила немного. – Клеопатра, у меня к тебе послание от Цезаря. Ты свободно можешь ходить по своим комнатам и есть, что ты хочешь. У тебя будут ножи для фруктов или мяса, ты сможешь видеться, с кем захочешь. Но если ты покончишь с собой, твои дети будут немедленно убиты. Это ясно? Ты поняла?

– Да, я поняла. Скажи Цезарю, что я ничего с собой не сделаю. Я должна жить ради моих детей. – Она поднялась на локте, когда вошел бритоголовый египтянин-жрец в сопровождении двух помощников. – Можно мне видеть детей?

– Нет, это невозможно.

Она упала на спину, закрыла глаза изящной рукой.

– Но они еще живы?

– Я и Прокулей даем слово, что они живы.

– Если женщины хотят править как монархи, – сказал Октавиан своим четырем компаньонам за поздним обедом, – они не должны выходить замуж и рожать детей. Редкая женщина сумеет переступить через материнскую любовь. Даже Клеопатрой, которая, наверное, убила сотни людей, включая сестру и брата, можно управлять, угрожая ее детям. Царь царей способен убить своих детей, но только не царица царей.

– Какова твоя цель, Цезарь? Почему бы не получить выкуп за ее жизнь? – спросил Галл, в уме сочиняя оду. – Или все это для того, чтобы она приняла участие в твоем триумфе?

– Она последняя, кого я хочу видеть на моем параде! Представь, что наши сентиментальные бабушки и мамы на всем пути шествия будут разглядывать эту несчастную, худенькую, трогательную маленькую женщину! Это она-то – угроза Риму?! Это она-то – колдунья, соблазнительница, шлюха? Мой дорогой Галл, они будут оплакивать ее, а не ненавидеть. Ведра слез, реки слез, океаны слез. Нет, она умрет здесь, в Александрии.

– Тогда почему не сейчас? – спросил Прокулей.

– Потому что, Гай, сначала я должен сломить ее. Я должен опробовать на ней новый вид войны – войны нервов. Я буду играть на ее уязвимости, терзать ее беспокойством о судьбе детей, держать ее на острие ножа.

– Я все еще не понимаю, – хмуро сказал Прокулей.

– Все это имеет отношение к тому, как она умрет. Как бы она ни покончила с собой, весь мир узнает, что это был ее выбор, а не убийство по моему приказу. Я должен выйти из этой истории чистым, римским аристократом, который хорошо относился к ней, предоставлял ей полную свободу во дворце и ни разу не пригрозил ей смертью. Если она примет яд, винить будут меня. Если она заколется, обвинят меня. Если она повесится, я виноват. Ее смерть должна быть настолько египетской, чтобы никто не заподозрил моего участия в ней.

– Ты ее не видел, – сказал Галл, протягивая руку за голубем с хрустящей корочкой, начиненным необычными специями.

– Нет, и не хочу видеть. Пока. Сначала я должен сломить ее.