Антоний и Клеопатра

– Почему жестоко?

– Я очень хочу выйти замуж. Я отдала тебе много лет своей жизни, Цезарь, не жалуясь и не ожидая награды. – Она подняла голову. – Я – не ты, Цезарь. Я не хочу быть выше других. Я хочу снова ощутить мужские руки. Я хочу быть желанной, нужной не только детям.

– Это невозможно, – произнес он сквозь зубы.

– А если мы станем любовниками? Никто не узнает, мы будем очень осторожны. Дай мне хотя бы это!

– Я бы хотел, Октавия, но мы живем словно в прозрачном пруду. Слуги сплетничают, мои агенты разносят слухи. Этого нельзя допустить.

– Нет, можно! Сплетни о нас ходят постоянно – о твоих любовницах, о моих любовниках. Рим гудит! Ты думаешь, что Рим еще не считает Фонтея моим любовником, после того как мы столько времени провели вместе? Что изменится, кроме того, что вымысел станет фактом? Это уже старо, Цезарь, настолько старо, что вряд ли стоит обращать внимание.

Октавиан слушал с непроницаемым лицом, прикрыв глаза. Потом взглянул на нее и улыбнулся самой очаровательной улыбкой маленького Гая.

– Хорошо. Пусть Гай Фонтей будет твоим любовником. Но никто другой, и никогда публично – ни взглядом, ни жестом, ни словом. Мне это не нравится, но ты не страдаешь неразборчивостью. – Он хлопнул себя по коленям. – Я привлеку Ливию Друзиллу. Ее помощь будет бесценна.

Октавия вся сжалась:

– Цезарь, нет! Она не одобрит!

– Одобрит. Ливия Друзилла никогда не забывает, что в нашей семье есть только одна мать.

Конец того года был ознаменован кризисами, каких не предвидели ни Октавиан, ни Агриппа. Как всегда, источником была одна известная семья. На сей раз это были Лицинии Крассы, клан столь же древний, как Республика, и его теперешний глава так умно стал добиваться власти, что не сразу сумел понять, почему же он терпит неудачу. Но этот выскочка, этот мошенник Октавиан блестяще справился с ним – и совершенно законно, через сенат, на поддержку которого Марк Лициний так надеялся и который его не поддержал.

Сестра Красса, Лициния, была женой Корнелия Галла, и таким образом он оказался вовлечен в эти события. Будучи наместником Египта, он много сделал как исследователь. Его успех так вскружил ему голову, что он написал об этом на пирамидах, в храмах Исиды и Хатхор и на разных памятниках в Александрии. Он воздвиг гигантские статуи себе везде, а это запрещалось всем римлянам, чьи статуи не должны были превышать рост человека. Даже Октавиан тщательно соблюдал это правило. То, что его друг и сторонник Галл пренебрег этим, стало скандалом. Вызванные в Рим ответить за свое высокомерие, Корнелий Галл и его жена покончили с собой во время слушаний дела об измене в сенате.

Всегда извлекающий для себя уроки, Октавиан с этого времени стал посылать для управления Египтом только людей низкого происхождения. Он также следил, чтобы проконсулов, управляющих провинциями, посылали в те регионы, где нет больших армий. Армии доставались экс-преторам, а поскольку они хотели быть консулами, то следовало ожидать, что они будут вести себя пристойно. Право на триумфы будет иметь только семья Октавиана, и никто больше.

– Умно, – заметил Меценат. – Твои сенаторские овцы ведут себя как ягнята: бя-я-я, бя-я-я.

– Новый Рим не может позволить возвышаться амбициозным людям, да еще посвящать в свои намерения всадников, не говоря уже о простом народе. Пусть они завоевывают военные лавры – пожалуйста, но на службе у сената и народа Рима, а не для того, чтобы усилить свои семьи, – сказал Октавиан. – Я придумал, как кастрировать аристократов – старых или новых, без разницы. Пусть живут как хотят, но не стремятся к публичной славе. Я разрешу им набивать брюхо, но – никакого величия.

– Тебе нужно еще одно имя, кроме Цезаря, – сказал Меценат, глядя на красивый бюст божественного Юлия, привезенный из дворца Клеопатры. – Я заметил, что тебя не привлекает ни «вождь», ни «принцепс». Разумеется, «император» лучше, чем «вождь», а «божественный сын» уже не актуален. Но какое имя?

– Ромул! – тут же предложил Октавиан. – Цезарь Ромул!

– Невозможно! – горячо возразил Меценат.

– А мне нравится Ромул!

– Пусть это тебе нравится, Цезарь, но это имя основателя Рима – и первого царя Рима.

– Я хочу, чтобы меня называли Цезарь Ромул!

Октавиан продолжал стоять на своем, несмотря на все доводы Мецената и Ливии Друзиллы. Наконец они пошли к Марку Агриппе, который находился в Риме, потому что был консулом уходящего года и должен был снова занять консульский пост в новом году.

– Марк, убеди его, что он не может быть Ромулом.

– Я попытаюсь, – сказал Агриппа, – но ничего не обещаю.

– Я не знаю, о чем весь этот спор, – угрюмо произнес Октавиан, когда снова зашел разговор об имени. – Мне нужно имя, соответствующее моему статусу, и я не могу придумать что-то хоть наполовину отвечающее ему, кроме Ромула.

– Ты передумаешь, если кто-нибудь найдет более подходящее имя?

– Конечно! Я не слепой и понимаю, что имя Ромул связано с представлением о царе!

– Найди ему лучшее имя, – велел Агриппа Меценату.

Имя нашел Вергилий, поэт.

– А как насчет Августа? – осторожно спросил Меценат.

Октавиан удивился:

– Август?