Антоний и Клеопатра

Эти и многие другие события бледнели перед реальной, животрепещущей проблемой, которая стояла перед Римом со дня смерти Цезаря: запасы зерна. Пообещавший быть хорошим, Секст Помпей вновь стал курсировать по морю и захватывать пшеницу, даже не дождавшись, пока высохнет восковая печать на заключенном в Брундизии соглашении. Осмелев еще больше, он посылал отряды на берег Италии каждый раз, когда наполнялись амбары, и крал зерно, хотя хранилища считались неприступными. Когда цена государственного зерна достигла сорока сестерциев за шестидневный рацион, в Риме и во всех остальных городах, больших и малых, вспыхнули мятежи. Раньше бедных граждан снабжали дешевым зерном, но бог Юлий уменьшил их количество вдвое, до ста пятидесяти тысяч, введя проверку реальных доходов. Разъяренные толпы кричали, что этот закон вступил в силу, когда пшеница стоила десять сестерциев за модий, а не сорок! Список на получение бесплатного зерна надо расширить и включить тех, кто не может платить четырехкратную цену. Сенат отказался выполнить это требование, и мятеж стал серьезнее, чем во времена Сатурнина.

Ужасная ситуация для Антония, вынужденного быть свидетелем того, какой острой проблемой стало зерно, и осознавать, что он, и никто другой, дал возможность Сексту Помпею продолжать разбой.

Подавив вздох, Антоний отказался от мысли использовать по назначению двести талантов, отложенные им на свои удовольствия. Вместо этого он купил достаточно зерна, чтобы накормить еще сто пятьдесят тысяч голодных, тем самым заработав незаслуженную благодарность от неимущих. Откуда это неожиданное счастье? Откуда же еще, как не от Пифодора из Тралл! Антоний предложил этому плутократу свою дочь Антонию-младшую, некрасивую, тучную и тупую, в обмен на двести талантов наличными. Пифодор, мужчина все еще в расцвете сил, с радостью ухватился за предложение. Плачущая, как теленок без матери, Антония-младшая уже отправилась в Траллы, к чему-то, что называлось мужем. Вопящая, как корова, у которой отняли теленка, Антония Гибрида позаботилась о том, чтобы весь Рим знал о судьбе, постигшей ее дочь.

– Как можно совершать такие гнусные вещи? – воскликнул Октавиан, разыскав своего inimicus Антония.

– Гнусные? Во-первых, она моя дочь и я могу выдать ее замуж за кого захочу! – взревел Антоний, ошеломленный этим новым проявлением безрассудной смелости Октавиана. – Во-вторых, деньги, которые я взял за нее, накормили вдвое больше граждан на полтора месяца! Ты сможешь критиковать меня, Октавиан, когда у тебя будет дочь, способная сделать хоть десятую долю того, что сделала для неимущих моя Антония!

– Gerrae! – презрительно ответил Октавиан. – Пока ты не приехал в Рим и своими глазами не увидел, что происходит, ты собирался потратить эти деньги на оплату своих растущих счетов. У бедной девочки нет ни капли здравого ума, чтобы осознать свою участь. По крайней мере, ты мог хотя бы послать с ней ее мать, а не оставлять в Риме женщину, которая будет кричать о своей потере всем и каждому, кто захочет ее выслушать!

– С каких это пор в тебе проснулись чувства? Mentulam caco!

Октавиана чуть не стошнило от такой непристойной брани, а Антоний в ярости выскочил из комнаты, и даже Октавии не удалось смягчить ситуацию.

Гней Асиний Поллион, наконец официально утвержденный в консульской должности, получил все положенные регалии, принес жертву богам и дал клятву исполнять долг. Он все время задавал себе вопрос, что бы такое сделать, чтобы прославить свое двухмесячное пребывание на этом посту. И теперь он знал ответ: образумить Секста Помпея. Чувство справедливости говорило ему, что этот недостойный сын великого отца отчасти прав. Ему было семнадцать лет, когда его отца убили в Египте, ему не было еще и двадцати, когда его старший брат погиб после Мунды, где Цезарь сражался с сыновьями Гнея Помпея, и он ничего не мог сделать, когда мстительный сенат заставил его жить изгоем, отказав ему в праве восстановить семейное состояние. Чтобы избежать этой ужасной ситуации, нужен был только декрет сената, который позволил бы ему вернуться домой и наследовать статус и состояние отца. Но первый был намеренно опорочен с целью повысить репутацию его врагов, а второе давно уже исчезло в бездонной яме финансирования гражданской войны.

«И все же, – подумал Поллион, пригласив Антония, Октавиана и Мецената к себе, – я могу попытаться заставить наших триумвиров понять, что надо предпринять что-то разумное».

– Если этого не сделать, – сказал он, угощая гостей разбавленным вином в своем кабинете, – не много времени понадобится, чтобы все присутствующие здесь погибли от рук толпы. Поскольку толпа не умеет управлять, у Рима появятся новые хозяева – мне даже страшно подумать, кто это будет и с какого дна они поднимутся. Я не хочу, чтобы так закончилась моя жизнь. Я хочу уйти в отставку, увенчанный лаврами, и писать историю нашего бурного времени.

– Хорошо сказано, – пробормотал Меценат, поскольку оба триумвира молчали.