Антоний и Клеопатра

– Недалеко. В храм в Государственном доме, который мы делим с великим понтификом. В этом храме не проводили публичных церемоний с тех пор, как там находилось тело понтифика Цезаря, погибшего ужасной смертью. Церемонию проведет Марк Валерий Мессала Корвин, старший жрец в Риме на данный момент, но там будут и фламины, и царь священнодействий.

Грубая волосяная рубаха больно кололась, Ливия Друзилла следовала за одетой в белое Аппулеей через огромные комнаты, где весталки трудились над завещаниями. В их ведении находилось семь миллионов завещаний римских граждан, раскиданных по всему миру, но в течение часа весталки могли найти любой документ.

Веселые маленькие весталки лет десяти сделали Ливии Друзилле прическу, разделив ее волосы на шесть прядей, и надели ей на голову корону, состоявшую из семи шерстяных жгутов. Поверх короны ее накрыли покрывалом, скрывшим ее от чужих взоров, настолько плотной и грубой была ткань. Никакой огненно-красной или шафрановой накидки, которую можно продеть в ушко штопальной иглы. Невеста была одета для вступления в брак с Ромулом, а не с Цезарем, божественным сыном.

В храме, где не было окон, царил мрак и желтели отдельные пятна света. Это священное место внушало страх. Ливии Друзилле представлялось, что здесь собрались тени всех, кто создавал религию Рима в течение тысячи лет, начиная с Энея. Нума Помпилий и Тарквиний Приск ходят здесь рука об руку с великим понтификом Агенобарбом и великим понтификом Цезарем, молча наблюдая из непроницаемой темноты каждой трещины.

Он уже ждал, один, без друзей. Она узнала его только по блеску волос – мерцающей точке под огромным золотым канделябром, в котором была, наверное, сотня фитилей. Разные люди в разноцветных тогах стояли далеко позади, некоторые одеты в шерстяные плащи, laena, островерхие шапки, apex, жрецов-фламинов и башмаки без шнурков или пряжек. У нее перехватило дыхание: она поняла, что это бракосочетание проводится по древнему обряду confarreatio. Он женился на ней навечно, без права развода. Их союз нельзя разорвать, как обычный брак. Аппулея усадила ее на двойное сиденье, покрытое овечьей шкурой. Верховный жрец усадил рядом Октавиана. Другие люди стояли в тени, но кто они были, она не могла разглядеть. Затем Аппулея, выполняя роль pronuba, накрыла их огромным покрывалом. Мессала Корвин, в великолепной тоге в пурпурную и алую полосы, связал их руки вместе и произнес несколько слов на архаичном языке, которого Ливия Друзилла никогда не слышала. Аппулея разломила пополам лепешку из mola salsa и дала половинки жениху и невесте, чтобы они их съели. Соль и полбяная мука.

Самым неприятным было последующее жертвоприношение: Мессале Корвину пришлось бороться с визжащей свиньей, которую, видимо, недостаточно предварительно опоили. Чья это была вина? Кто не хотел этого брака? Свинья убежала бы, если бы не служитель, который выскочил из-за занавеса и схватил свинью за заднюю ногу, тихо посмеиваясь про себя.

Жертву все-таки принесли. Свидетели подтвердили акт confarreatio – пять членов рода Ливиев и пять членов рода Октавиана – и растворились в темноте. В тяжелом воздухе, пропитанном запахом крови, раздался слабый возглас «Feliciter!».

Возле храма, на Священной дороге, ждал паланкин. Люди с факелами усадили Ливию Друзиллу в паланкин, ибо церемония затянулась до ночи. Она опустила голову на мягкую подушку и закрыла глаза. Такой длинный день для беременной на восьмом месяце! Подвергалась ли подобному испытанию еще какая-нибудь женщина? Наверняка это уникальный случай в анналах Рима.

Она задремала, пока паланкин взбирался вверх по Палатину, и уже крепко спала, когда занавески раздвинулись и в паланкине стало светло от пламени факелов.

– Что? Где? – смущенная, спросила она, почувствовав, что чьи-то руки помогают ей выйти.

– Ты дома, domina, – ответил женский голос. – Пойдем со мной. Ванна готова. Цезарь позже присоединится к тебе. Я – старшая среди твоих служанок, меня зовут Софонисба.

– Я очень хочу есть!

– Ужин подадут чуть позже, domina. Но сначала ванна, – сказала Софонисба, снимая с нее вонючие брачные одежды.

Это сон, думала она, направляясь в огромную комнату, где стояли стол и два стула, а по углам три старых, грузных ложа. Когда она села на один из стульев, вошел Октавиан в сопровождении нескольких слуг, несущих блюда, тарелки, салфетки, чаши для мытья рук, ложки.

– Я подумал, что мы поедим по-деревенски, сидя за столом, – сказал он, усаживаясь на второй стул. – Если мы будем возлежать, я не смогу смотреть в твои глаза.

Его глаза при свете ламп стали золотыми и сияли как-то сверхъестественно.

– Глаза темно-голубые, с тонкими желтовато-коричневыми прожилками. Удивительно! – Он взял ее руку, поцеловал. – Ты, наверное, умираешь от голода, так что ешь. О, это один из величайших дней в моей жизни! Я сочетался с тобой, Ливия Друзилла, по обряду confarreatio. До конца моих дней. Не убежишь.