Антропо-видение. Как антропология может объяснить бизнес и жизнь

Малиновский назвал эту идею "наблюдением за участниками". Она распространилась, породив новую плеяду ученых в университетах Лондона, Кембриджа, Оксфорда и Манчестера, которые, подобно ученикам Боаса, отправились в дальние уголки мира для изучения других обществ. Среди них были такие фигуры, как Эдвард Эванс-Притчард, Мейер Фортес, Одри Ричардс и Эдмунд Лич. В Париже также появилась новая плеяда французских антропологов: Клод Леви-Стросс отправился в Бразилию, а Пьер Бурдье анализировал бывшую колонию Франции - Алжир. Всех исследователей объединяла одна общая идея: хотя люди склонны считать, что их собственная культура неизбежна, это не так. Существует огромный спектр культурных вариаций, и глупо полагать, что наша практика либо нормальна, либо всегда превосходна.

Сегодня этот тезис может показаться настолько очевидным, что выглядит почти банальным. Во многих странах мира идея толерантности заложена в правовую базу: законы, запрещающие расизм, сексизм, гомофобию и т.д. (несмотря на то, что эти идеалы часто нарушаются). Но, как отмечает историк Чарльз Кинг в своем блестящем исследовании этой интеллектуальной революции, трудно переоценить, насколько радикально звучала эта концепция культурного релятивизма столетие назад. Или насколько зажигательно. Когда в 1933 г. Йозеф Геббельс, нацистский лидер, организовал в Германии сожжение книг, работы Боаса были брошены в огонь одними из первых. Об этом пожаре писали на первых полосах газет Колумбийского университета. Для неантропологов дисциплина может показаться пыльной или экзотической забавой. Для нацистов - и для Боаса - идеи этой дисциплины, такие как культурный релятивизм, вызывали экзистенциальную борьбу о том, что значит быть "человеком" и "цивилизованным". Именно поэтому один из величайших даров, который антропология может предложить современному миру, - это быть "противоядием от нативизма, врагом ненависти [и] вакциной понимания, терпимости и сострадания, способной противостоять риторике демагогов", по выражению антрополога Уэйда Дэвиса. Нам это необходимо.

В 1986 г., почти через столетие после отплытия Боаса на Баффинов остров, я приехал в Кембриджский университет, чтобы получить степень бакалавра со странным названием "археология и антропология". Это сокращение от "археология и антропология" отражало запутанное прошлое этой дисциплины. Викторианские "антропологи" полагали, что для понимания человека им необходимо изучать культуру, биологическую эволюцию и археологию вместе. Однако к концу ХХ века антропологи перестали считать, что биология - это судьба, и изучение культуры и общества стало дисциплиной, которая (в основном) отделилась от изучения биологии и эволюции человека; первая стала называться "социальной" или "культурной" антропологией; вторая - "физической" антропологией. Эта граница не была (и не является) жесткой; такие авторы, как Джозеф Хенрих, Брайан Данбар, Юваль Харари и Джаред Даймонд, умело исследуют влияние физиологии, географии и окружающей среды на культуру (и наоборот), а в американских университетах физическую и социальную антропологию иногда объединяют. В Великобритании, однако, эти дисциплины, как правило, держатся обособленно. Таким образом, название "арх и ант" было ошибочным или, что более точно, свидетельством того, что институты являются порождением своей истории.