Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

В 105-ю годовщину со дня рождения С. А. Есенина жительница с. Константиново В. А. Дорожкина, 86 лет, поделилась своим впечатлением от прочтения стихотворения «Письмо матери» (1924): «Читала. Вот помню, как он говорил, что ты, моя старушка, часто ходишь на дорогу в своем ветхом старомодном шушуне. Это вон она счас, эта одёжка там в домике, одёжка такая, вот, чёрная, ну как вот жакетка, как жакетка. И вот она сейчас цела у меня, эта жакетка, и вот он ей пишеть. А она писала, значить: милый сынок там, как мне не нравится, что ты пошёл по этой участи. Лучше ты бы ходил бы за сохою, а я бы внучку качала бы ногою. А тогда люльки были, прицепка такая, и вот ногою качали. Ей было бы легше, чем он пошёл по этому». [2067] В. А. Дорожкина акцентирует внимание на смысловых фрагментах двух есенинских текстов – «Письмо матери» (1924) и «Письмо от матери» (1924):

Пишут мне, что ты, тая тревогу,

Загрустила шибко обо мне,

Что ты часто ходишь на дорогу

В старомодном ветхом шушуне (I, 179)

И

Мне страх не нравится,

Что ты поэт,

Что ты сдружился

С славою плохою.

Гораздо лучше б

С малых лет

Ходил ты в поле за сохою.

Стара я стала

И совсем плоха,

Но если б дома

Был ты изначала,

То у меня

Была б теперь сноха

И на ноге

Внучонка я качала (II, 126–127).

Этот пересказ важен для понимания того главного в содержании есенинских произведений, что находит отклик в душах односельчан поэта и вообще всех русских людей. Однако односельчане живее воспринимают эти стихотворения (особенно «Письмо матери»), так как понимают их целиком, дословно; и отраженные в них реалии крестьянского быта делают изображенную поэтом психологическую ситуацию родной и узнаваемой до тончайших нюансов.

Если воспоминание В. А. Дорожкиной свидетельствует об особенностях восприятия стихотворений Есенина на тему матери его односельчанами-современниками, то из воспоминания В. А. Иванова о реальной матери поэта (см. ниже) следует еще более важное обстоятельство – а именно: лирик воплотил действительные жизненные чаяния Т. Ф. Есениной в художественную форму, придал им статус широкого обобщения. В. А. Иванов, главный режиссер Рязанского театра юного зрителя в конце 1930-х гг. <и начале 1940-х?> записал в своем творческом дневнике:

...

А ведь я помню его мать. В Рязанской больнице умирала наша молодая актриса Магнышева. Против нее на койке сидела маленькая старушка, уютная, но сердитая – Есенина. У ее было что-то неважное с сердцем. Я говорил с нею о сыне. Старушка не плакала, вспоминая о Сереже, а горько сердилась. – «Пил много, спутался с городскими, а потом придумал песни писать, нет, чтобы делом заняться… Женился бы, парень башковитый был. Могли и в председатели выбрать. То-то жизнь была бы…» Старушка сидела на койке, завернувшись в белый больничный халат и явно обижалась на своего непутевого сына, который принес ей много горя и мало радости…

Это было весной 1941 года. Тогда рязанцы трусливо боялись сознаться, что они земляки Есенина, ибо его объявили «кулацким поэтом». <…> Когда я сказал старушке, что очень люблю ее сына и благодарю ее за него, а расставаясь, поцеловал ее сухую руку, старушка смахнула непрошеную слезу и пробормотала: «Жил бы со мною, женился, внуков бы нянчила». [2068]

Казалось бы, лексема «шушун» географически конкретно привязывает содержание есенинского стихотворения к с. Константиново, где пожилые женщины носили эту верхнюю шерстяную одежду. Однако О. Е. Воронова отыскала литературный источник, с которым заметны творческие переклички стихотворения Есенина, причем именно на лексическом уровне, с использованием слова «шушун». Это стихотворение «Наперсница волшебной старины…» (1822) А. С. Пушкина со строками:

Я ждал тебя; в вечерней тишине

Являлась ты веселою старушкой

И надо мной сидела в шушуне,

В больших очках и с резвою гремушкой.

Ты, детскую качая колыбель,

Мой юный дух напевами пленила…