Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Строка «Букет цветов держали мы в руках» очень характерна для фотографических пристрастий есенинской эпохи и полностью соответствует памятному изображению самого поэта на карточках. Известно два подобных портрета Есенина: на коллективной фотографии в 1911 г. все учащиеся второклассной учительской школы в с. Спас-Клепики (в том числе и Есенин) прикололи к левой груди мундира бутоньерки, а один мальчик в белой рубашке держит букетик в руках; [2084] на фотографии с А. М. Сахаровым и цыганками в 1925 г. мужчины также стоят с букетами цветов (VII (3), № 2, 99). Любовь Есенина к цветам проявилась уже в детстве и была удивительна для сельского мальчика, тем более, что часто она становилась основой для фантазийного сотворения необыкновенного костюма (отголоски представления, что из цветов можно кроить одежду, сохранились в украшении костюма бутоньерками). Его сестра Екатерина вспоминала: «…сестру Шуру любили все, когда ей было 2–3 года, Сергей с удовольствием носил ее к Поповым и там долго пропадал с ней. Он плел ей костюмы из цветов, он умел из цветов с длинными стеблями делать платья и разных фасонов шляпы, и приносил ее домой всю в цветах». [2085] О «цветочном» украшении поэта в 1917 г. вспоминала Н. В. Крандиевская-Толстая: «На Есенине был смокинг, на затылке – цилиндр, в петлице – хризантема». [2086] Подобное украшательство костюма цветком (бутоньеркой) было типичным для Есенина – В. И. Вольпин нарисовал подобную картину о пребывании поэта в Ташкенте: «В петлице у Есенина была большая желтая роза, на которую он все время бережно посматривал, боясь, очевидно, ее помять». [2087]

Необходимо подчеркнуть, что песни-пародии хотя и не возвеличивали облик поэта, тем не менее способствовали усилению его популярности в народной среде, особенно в 1930-е годы, когда не поощрялось (хотя и не запрещалось) упоминать имя Есенина. Важен сам факт создания песен подобным фольклорным способом, когда неизвестный автор отталкивается от авторского текста и привносит в него свои мировоззренческие установки, индивидуальное понимание смысла жизни и роли личности в истории и повседневных бытовых коллизиях, пусть даже с легким подтруниванием над своим персонажем. Словом, уже факт выбора есенинского текста в качестве исходного материала и первоисточника свидетельствует о внимании к поэту вообще и о наиболее сильном созвучии русской душе конкретного избранного произведения. Известно, что стихи Есенина были наиболее любимы в уголовной среде: они распевались преступниками на воле и в тюрьмах; и происходило это в силу особенно трепетного отношения к матери, создания культа земной Матери и Богородицы. На уголовном жаргоне нарицательное существительное «Есенин» обозначает заключенного, сочиняющего стихи и песни. [2088]

Об «уголовной публике» размышлял в 1991 г. Абрам Терц в статье «Отечество. Блатная песня…»: «Но есенинская печать лежит на этих бастардах его национальной лирики. Перелистываем его “Письмо матери” (“Ты жива еще, моя старушка?…”), “Ответ” (“Ну, а отцу куплю я штуки эти…”), “Письмо деду” (“Но внук учебы этой не постиг…”) и другие стихотворения Есенина того же сорта и сравним с блатными песнями – с воображаемыми письмами из лагеря старухе-матери в деревню. Как и что отвечает вор своей патриархальной крестьянской родине?». [2089] Автор привел три других куплета той же версии народной песни-переделки, сопровождая их своими краткими комментариями:

Ты пишешь, что корова околела

И не хватает в доме молока…

Ну ничего, поправим это дело:

Куплю тебе я дойного быка.

Цинично? Безжалостно? А что еще он может ей купить и прислать, загибаясь на каторге?…

С работой обстоит у нас недурно:

Встаем с утра, едва проглянет свет.

Наш Ленька только харкает по урнам,

А я гляжу, попал он или нет.

…Ты пишешь, чтоб прислал тебе железа,

Что крышу надо заново покрыть.

Железа у нас тоже не хватило,

И дырки хлебом придется залепить… [2090]

Лариса Сторожакова привела безымянную вариацию «дворовой песни» на есенинский сюжет «Ответ матери»: