Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Принцип подстановки известного имени в популярную песню, в которой изначально не было собственного имени, типичен для конца XX века. Если Есенин упомянут в данной песне в качестве автора текста, то другой фигурой (вместо него) в варианте оказывается Мичурин как генетик-селекционер. И, соответственно, появляется куплет:

Ты не стой, рябина,

Не шуми листвою.

Ты не одинока —

Дуб всегда с тобою. [2098]

Упоминание имени Есенина в тексте этой песни не случайно и не единично, хотя и не всегда мотивировано переделанным есенинским сюжетом. В 1999 г. в пансионате «Орбита-2» в Солнечногорском р-не Московской обл. нами записаны два «дополнительных» последних куплета суриковской песни (уже не контаминированной с есенинским текстом):

Но однажды ночью

Треск такой раздался:

Это дуб к рябине

Ночью перебрался.

И от этой дружбы

Плод такой родился,

Что и сам Есенин

Сильно удивился. [2099]

Примечательно, что Есенин ценил творчество крестьянского поэта И. З. Сурикова (1841–1880) и входил в Суриковский музыкально-литературный кружок, существовавший в 1903–1933 годы. Образ плодового дерева в песне заставляет односельчан Есенина и всех почитателей его творчества вспомнить о реальном событии, ставшем преданием в Константинове: «Как памятник погибшим собратьям, стоит возле крошечного слепого амбарчика одинокая яблонька, которую, как говорят, посадил Сергей Есенин» [2100] (яблоня не сохранилась до наших дней).

Георгий Чулков в статье «Лилия и роза» (из статейной подборки 1905–1911 гг.) показывал сущность поэтов на примере образов древесных листьев: «Это сухие, истлевшие листья на живом дереве, вершина которого обращена к солнцу. И самые зеленеющие листья, пьющие влагу дерева и ведающие ласку багряных лучей, – это поэты». [2101]

Что касается «древесной тематики» фольклоризованной песни, то она частично соотносится с одной из магистральных линий творчества Есенина, оказывается родственной фольклорным образам сакрального дерева в народных обрядах и восходит в конечном итоге к культу «мирового древа». Образ «надмирного древа» в теоретической литературно-философской статье Есенина «Ключи Марии» (1918) является формирующим главную мысль автора и порождающим его индивидуальную концепцию, пробившуюся ростками из суждений русских символистов и мистического учения немца Рудольфа Штейнера.

В книге Р. Штейнера «Мистика. На заре духовной жизни нового времени и ее отношение к современным мировоззрениям» (Берлин, 1901), имевшейся в библиотеке Есенина (см. перечень книг в ГМЗЕ), наиболее созвучным мироощущению русского поэта оказался основополагающий тезис:

...

Вот стоит дерево. Я воспринимаю его в мой дух. <…> Дерево становится во мне чем-то бóльшим, чем вне меня. То, что входит от него через врата внешних чувств, включается в некое духовное содержание. Идеальный противообраз дерева находится во мне. Он говорит о дереве бесконечно многое, чего не может мне сказать дерево вне меня. Только из меня сияет дереву то, чтó оно есть. Теперь дерево уже не отдельное существо, каким оно является вовне, в пространстве. Оно становится членом всего духовного мира, живущего во мне. <…> Оно становится членом всего мира идей, обнимающего царство растений; оно включается, далее, в лестницу всего живого (с. 16–17).

Но еще задолго до появления немецкой философии Р. Штейнера русский филолог Ф. И. Буслаев в труде «О преподавании отечественного языка» (1844), с которым Есенин мог ознакомиться во второклассной учительской школе в Спас-Клепиках, рассуждал в подстрочном примечании:

...