Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Пишу тебе, мой дорогой Сережа,

Истосковалась по тебе, сыночек мой.

Ты пишешь мне, что ты скучаешь тоже,

А в октябре вернешься ты домой.

Ты пишешь мне, что ты по горло занят,

А лагерь выглядит суровым и седым,

А как у нас на родине в Рязани

Вишневый сад расцвел что белый дым.

А поутру, как выгонят скотину,

Зазеленеет в поле сочная трава.

А под окном кудрявую рябину

Отец срубил по пьянке на дрова.

А там вдали, под самым косогором,

Плывет, качаясь, в небе полная луна.

По вечерам поют девчата хором

И по тебе скучает не одна.

Придут ко мне, облепят, словно пчелы,

Когда же, тетенька, вернется ваш Сергей?

А у одной поблескивают слезы,

Берет свое печаль прошедших дней.

А я стою и тихо отвечаю:

Придет, когда пройдет осенний листопад.

Сережа наш покинет шумный лагерь,

А в октябре воротится назад.

На этом я писать тебе кончаю.

Желаю я тебе скорей отбыть свой срок.

До октября, до скорого свиданья.

До октября, любимый мой сынок. [2091]

Выбор среди всех месяцев календаря именно октября в песне мог быть случайным либо совпадающим с намеченным сроком возвращения домой арестанта, либо обусловленным есенинским временем действия в «Пугачеве» и в строках «Жалко им, что октябрь суровый // Обманул их в своей пурге» (I, 170 – «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…», 1922), либо намеком на Октябрьскую революцию. Октябрь упомянут в «дворовой песне» четырежды, подкреплен образом проходящего осеннего листопада; он является хронологическим лейтмотивом, репрезентирующим главную идею ожидания, характерную для фольклорных песен и стихотворения Есенина. В есенинском «Письме матери» (1924) идея возвращения приурочена к весне как к поре обновления и выражена словесно: «Я вернусь, когда раскинет ветви // По-весеннему наш белый сад» (I, 180). Однако неизвестный создатель народно-песенного текста дополнительно выказывает хорошее знание подробностей жизни поэта и его матери, допускает аллюзии не только на конкретный есенинский первоисточник, но и проекции на совокупность характерной лирической образности Есенина – ср., напр.: «Вишневый сад расцвел что белый дым» и «И мечтать по-мальчишески – в дым» (I, 198 – «Ты прохладой меня не мучай…», 1923), огорчение Сергея и сестер по поводу вырубки молодой вишневой поросли в усадьбе в Константинове.

Упоминание в песне тюремного лагеря [2092] шло вразрез с реальной биографией Есенина, но типизировало героя (впрочем, текст песни обращен к Сереже, никак не названному по фамилии). Это была характерная примета Сталинской эпохи, позволяющая приблизительно датировать песню, и Л. Сторо-жакова комментирует: «В лагерь Есенина посадила людская молва. Как без лагеря! Зато в живых оставили». [2093] Указание на пьяный поступок отца также не рисует правдиво высоконравственный облик А. Н. Есенина, зато прочерчивает характерную для фольклорного сознания цепочку «яблочко от яблони недалеко падает», «сын пошел в отца», чем снимает часть вины с заключенного. И тут особенно удачен оформленный как типично фольклорный символ «кудрявой рябины» (ср. с «кудрявой рябинушкой» народных песен и с есенинскими «Покраснела рябина…», 1916; «Не от холода рябинушка дрожит…», 1917 – I, 100; IV, 161). Главный персонаж песни представлен в нескольких социальных ролях: как заключенный, как сын, как неженатый мужчина (в фольклоре равный «доброму молодцу», которого «все девки любят, любят-приголубят»), – и все эти ипостаси (кроме центральной) не соответствуют действительному облику Есенина и являются народно-поэтическими.