Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

Насмешка Кибирова, проявленная в придании произведению № 23 заглавия «Русофобской песни» из цикла IV «Памяти Державина» (1996), заключается в несоответствии названия зачинательному стиху, дословно повторяющему первую строку одноименного стихотворения Есенина «Снова пьют здесь, дерутся и плачут…» (1922). Уж Есенина никак нельзя назвать русофобом, хотя бы из-за русской его национальности! Обобщенная биография российского мужика в основных моментах повторяет жизненный путь Есенина (с укороченным и неточным воспроизведением строки-возгласа «Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий» из стихотворения «Я иду долиной. На затылке кепи…», 1925) и представляет собой перевернутый вверх тормашками волшебно-сказочный сюжет скитаний героя в поисках новой невесты, в то время как прежняя позабыта им (это по-кибировски нарочитая контаминация сюжета «Царевны-лягушки» с мотивом об оставленной первой жене). Но и образы царевны-лягушки и позабытой невесты отчасти навеяны есенинскими строками: «Золотою лягушкой луна // Распласталась на тихой воде» (I, 143 – «Я покинул родимый дом…», 1918) [2141] и «Едет, едет милая // Только не любимая. <…> За березовую Русь // С нелюбимой помирюсь» (I, 224–225 – «Вижу сон. Дорога черная…», 1925). Вот кибировские строки:

Снова пьют здесь, дерутся и плачут .

Что же все-таки все это значит?

<…>

Выпей, парень, поплачь, подерися,

похмелися и перекрестися,

« Я ль не свойский ?» – соседей спроси,

и иди по великой Руси!

И отыщешь царевну-лягушку,

поцелуешь в холодное брюшко,

и забудешь невесту свою… [2142]

Типичная художественная образность (черемуха, сирень, крылечко, кошечка, душа) и набор персонажей (дед, Христос), общий лирический настрой, разговорный стиль речи, доверительные интонации с московским произношением и диалектными концовками слов, включение пословичных изречений – все это сближает произведение Кибирова «26. Отцвела черемуха» из цикла «Памяти Державина» (1994) с рядом творений Есенина и особенно со стихотворением «Я иду долиной. На затылке кепи…» (1925) с наиболее «есенинской» строфой:

Я иду без обуви,

улыбаюсь я.

Босоногой стаечкой

Мчится малышня. [2143]

В стихотворении Кибирова имеются близкие образы: «я иду», «я – беспечный парень», «только бы струилась легкая прохлада» (IV, 224) и др. Кибиров поддерживает «этнографический дух» есенинских произведений, добавляя к действительно употребляемым поэтом-рязанцем диалектизмам собственные семантические ряды городских жаргонизмов, устаревших слов и просторечных словоформ: с бодуна, саечка, «горькая имбирная», авоська.

С. Гандлевский как автор вступительной статьи «Сочинения Тимура Кибирова» к его поэтическому сборнику отмечает наследование современным поэтом замашек кулачного бойца в творчестве и жизни Есенина, которые претворились ныне в «потешные бои» на «полигоне» литературы: «Для азартных деятельных художников – и Кибиров из их числа – литература не заповедник прекрасного, а полигон для сведения счетов с обществом, искусством, судьбою. И к этим потешным боям автор относится более чем серьезно». [2144]

«Есенина касающиеся литературные пародии и эпиграммы»

В начале 1990-х годов учащиеся средней школы № 3 пос. Росляково, расположенного в 20 км от Мурманска, под руководством учителя-словесника и организатора школьного литературного музея «Есенинская комната» В. Е. Кузнецовой (основан 5 октября 1971; 1986 – официальный статус и выдан паспорт) трудились над исследовательской темой «Есенина касающиеся литературные пародии и эпиграммы», разыскали около 500 текстов как опубликованных в прессе, так и изустно бытующих, и передали их в Государственный музей-заповедник С. А. Есенина в с. Константиново, [2145] а потом издали брошюру «В погоне за строкой» (Мурманск, 2005).