Антропологическая поэтика С. А. Есенина: Авторский жизнетекст на перекрестье культурных традиций

По мотивам трех стихотворений Есенина из цикла «Персидские мотивы» (1924–1925), путем их контаминации Тимур Кибиров создал одноименное есенинскому произведение «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» под № 3 из собственной рубрики «Песня остается с человеком. 3» из цикла «Рождественская песнь квартиранта» (1986). В основе стихотворения Кибирова лежат есенинские «Шаганэ ты моя, Шаганэ», «Я спросил сегодня у менялы…» и «Свет вечерний шафранного края» (I, 252, 250, 257). Покуплетное сравнение произведений Есенина и Кибирова показывает новые линии и смысловые акценты в развитии исходной темы:

Шаганэ ты моя, Шаганэ,

Потому что я с Севера, что ли,

По афганскому минному полю

Я ползу с вещмешком на спине…

Шаганэ ты моя, Шаганэ (Кибиров);

Шаганэ ты моя, Шаганэ,

Потому что я с Севера, что ли,

Я готов рассказать тебе поле,

Про волнистую рожь при луне.

Шаганэ ты моя, Шаганэ (I, 252 – Есенин).

Кибиров точно воспроизвел первые два есенинских стиха (в том числе и рефренный – начальный и закольцовывающий пятистишие) и сохранил исходный образ поля, однако совершенно изменил его семантику, преобразовав его из благодатно-урожайного в убийственно-военное минное:

Тихо розы бегут по полям…

Нет, не розы бегут – персияне.

Вы куда это, братья-дехкане?

Что ж вы, чурки, не верите нам?…

Тихо розы бегут по полям…

В основание этого пятистишия положен есенинский стих «Тихо розы бегут по полям» (I, 257, 258), являющийся рефреном в первой и последней строфах из есенинского «Свет вечерний шафранного края». Сопоставление роз с людьми и враждебное отношение к ним наблюдается у Есенина также в стихотворении «Ты сказала, что Саади…» из цикла «Персидские мотивы» в строках: «Ты пропела: “За Ефратом // Розы лучше смертных дев. <…> Я б порезал розы эти…”» (I, 254). Образ людей-цветов стал у Есенина постоянным; стихотворение «Цветы» (1924) целиком посвящено родству цветочных и людских судеб, в нем прослеживается символическая трансформация цветов в людей и обратное превращение капель крови в окраску лепестков: «А люди разве не цветы?» (IV, 206), «А эта разве голова // Тебе не роза золотая?», «Цветы людей и в солнь и в стыть // Умеют ползать и ходить», «Я видел, как цветы ходили», «Цветы ходячие земли!» (IV, 206–207) и др. Есенин прославляет отвагу пролетарских воинов и сочувствует этим красноармейцам, метафорически скрытым в цветочно-цветовой символике: «Цветы сражалися друг с другом, // И красный цвет был всех бойчей» и «Мне страшно жаль // Те красные цветы, что пали» (IV, 207). В отличие от других цветов – левкоя, резеды, колокольчика, василька, розы, – обозначенные лишь по цвету лепестков «красные цветы» сразу устанавливают семантические связи с «красными» и «белыми» гвардейцами Гражданской войны (последние не названы Есениным), извлекают исторически далекие аллюзии с Войной белой и красной роз. Так иносказательно реализуется мотив сражающихся цветов-людей – сравните также «цветочную» реализацию образа врага из «Золото холодное луны» (1925, цикл «Персидские мотивы») с поэтизацией розы и шафрана: «Губы к розам так и тянет, тянет. // Помирись лишь в сердце со врагом – // И тебя блаженством ошафранит» (I, 261).

Я сегодня сержанта спросил:

«Как сказать мне “люблю” по-душмански?»

Но бессмысленным и хулиганским,

И бесстыжим ответ его был.

Я сегодня сержанта спросил,

Я вчера замполита спросил:

«Разрешите, – спросил, – обратиться?

Обряжать в наш березовый ситец

Гулистан этот хватит ли сил?»

Зря, наверно, его я спросил.

Пародируемым первоисточником этих двух строф стал обширный фрагмент есенинского стихотворения «Я спросил сегодня у менялы…», в котором лирический герой трижды вопрошал у восточного ростовщика о переводе любовной лексики на персидский язык и получил ответ мудреца:

Я спросил сегодня у менялы,

Что дает за полтумана по рублю,

Как сказать мне для прекрасной Лалы

По-персидски нежное «люблю»? <…>

И ответил мне меняла кратко:

О любви в словах не говорят,

О любви вздыхают лишь украдкой,

Да глаза, как яхонты, горят (I, 250) .