У Кибирова сохраняется идея непереводимости тех же отвлеченных понятий, однако количество вопросов сокращено со знакового и волшебного числа «три» до двух. Переводу в расширительном смысле (то есть преобразованию, трансформации) легко поддаются такие общеизвестные топонимы с топонимическими образованиями и устоявшиеся есенинские выражения, как «По-персидски нежное “люблю”?», «Персия», «Хороссан», «И страна березового ситца» (I, 163 – «Не жалею, не зову, не плачу…», 1921), превратившиеся в конце ХХ века в строки, вызванные к жизни суровыми реалиями Афганской войны: «Как сказать мне “люблю” по-душмански?», «Обряжать в наш березовый ситец // Гулистан этот хватит ли сил?».
Шаганэ-маганэ ты моя!
Бензовоз догорает в кювете.
Мы в ответе за счастье планеты.
А до дембеля 202 дня.
Шаганэ ты, чучмечка моя.
Шаганэ ты моя, маганэ!
Там, на Севере, девушка Таня.
Там я в клубе играл на баяне.
Там Есенин на белой стене…
Не стреляй, дорогая, по мне!
Придуманная Кибировым насмешливая двойная форма «Шаганэ-ма-ганэ» создана по типу словообразовательной модели «исходное имя + омофон с начальным звуком “б” или “м”, реже – с другими звуками». [2136] Примеры: «гоголь-моголь», «усени-масени», «йоксель-моксель», «коляда-моляда», «каля-маля», «каляка-маляка», «калечина-малечина», «тыр-пыр», «халá-балá», «хáли-гáли», издательство имажинистов «Чихи-Пихи» и др. Истоки формирования таких дублетных имен уходят в архаику, причины их возникновения коренятся в глубоком подсознании, кроются в эмоциональном отношении к высказыванию. «Новостроительство» неологизмов подобного типа более всего присуще детям, реже взрослым, спонтанно выплескивающим окказиональные формы при сильном волнении и гневе.
Понятно, что обращение «дорогая» к стреляющему в упор врагу может быть употреблено только в ироническом смысле: так идеальная и недосягаемая героиня оказалась вовлеченной уже не в любовные, а в кровопролитные военные игры. Есенинское сопоставление оставленной на родине девушки-северянки с персиянкой Шаганэ как равно желанных возлюбленных снято Кибировым, ибо для бойца невозможна любовь к непобежденному противнику. Фонетическая замена словосочетания «девушка тоже» на созвучие «девушка Таня» произведена с учетом имени матери Есенина, часто повторяемого в его творчестве, напр.: «Хороша была Танюша, краше не было в селе» (I, 21 – 1911) и «Тани нет. Тани нет. // А мне ее надо» (IV, 193 – «Форма. 2. Народная. Подражание песенке матери», 1924); Татьяной названа и дочь поэта в его браке с З. Н. Райх. А в общем виде анализируемые две строфы Кибирова восходят к есенинскому фрагменту:
И, наконец, трагическое завершение кибировского сюжета вполне оригинально; кровавая развязка логично следует из перипетии неожиданной встречи лирического героя-бойца, наследовавшего нежные чувства к восточной красавице, но столкнувшегося с совершенно иной, не романтической и не идиллической действительностью. И только любимый цвет родного неба остался прежним – таким, как у Есенина: «Синий май. Заревая теплынь…» (I, 211).
И ползу я по минному полю —
Синий май мой, июнь голубой!
Что со мною, скажи, что со мной —
Я нисколько не чувствую боли!
Я нисколько не чувствую боли… [2137]
В результате получилось очень емкое в содержательном плане и идеологически заостренное авторское произведение, лишь по форме напоминающее исходные тексты Есенина. Пародией его назвать никак нельзя. Т. Ю. Кибиров полностью сместил мировоззренческие акценты. Это, скорее, оригинальное размышление на тему: что изменилось в геополитической обстановке приблизительно на той же территории за 60 истекших лет; какими бы получились современные взаимоотношения есенинских персонажей (лирического героя и Шаганэ), если бы они исторически развивались. Это попытка объяснить, что происходит с обыкновенными людьми (прежде мирными и романтически настроенными), как непонятно ради чего затеянная война влияет на судьбы ее невольных участников.