Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

…Едва она успела вернуться в гостиницу, зазвонил телефон.

– Товарищ Балабанова, в связи с вашим назначением секретарем Третьего Интернационала Владимир Ильич проинформировал товарища Раковского о том, что высшие интересы движения требуют вашего присутствия здесь, и что вы не можете возвратиться на Украину…

Требуют – так требуют. Она готова подчиниться. Возражения здесь, похоже, не принимаются. Здесь только два мнения: моё – и неправильное.

Первым, кого Анжелика назавтра встретила у входа в Кремль, оказался Георгий Соломон, которого она знала ещё по загранице.

– О, Анжелика, как приятно вас снова видеть!

Георгий был искренне рад. Сразу видно, искренне радуется человек или скрывает зависть, неловкость или затаённую обиду. Соломон был старше её лет на десять, поэтому считал возможным называть Балабанову по имени, Анжелика платила ему тем же. Слово «товарищ» они оба не любили часто употреблять, хотя принадлежали к партийной элите, а там нужно соблюдать все условности.

– Я теперь в наркомате торговли и промышленности, замом у наркома Красина, – затараторил Георгий. – Дел сейчас очень много. А с созданием Коминтерна вдвое прибавится.

– Вы уже в курсе?

– Конечно. Не далее как вчера получил от председателя Петросовета Зиновьева письменное распоряжение. Не сочтите за наглость, но, может, позавтракаем вместе? Мне есть что рассказать вам…

Вряд ли бы она согласилась, но ей было безумно любопытно, что за распоряжение по линии Коминтерна успел отдать наркомату торговли Григорий Евсеевич Зиновьев. Анжелика пошла с Соломоном.

Наркома Леонида Борисовича Красина она тоже прекрасно знала. Ещё по заграничным съездам РСДРП. Знала и то, что Октябрьская революция его так напугала, что он написал своей жене: «Все видные большевики (Каменев, Зиновьев, Рыков и др.) уже откололись от Ленина и Троцкого, но эти двое продолжают куролесить, и я очень боюсь, что не избежать нам полосы всеобщего и полного паралича, анархии и погромов. Вся эта революционная интеллигенция, кажется, безнадёжна в своём сектантстве».

Об этом Анжелике рассказал Ленин, когда она навещала его в Горках.

– Ничего, казнить не будем, – приватно добавил Владимир Ильич. – Красин одумается и ещё поработает на нас. Он хорошие деньги приносит.

Позже Балабанова напишет в своих воспоминаниях: «Ленин очень часто, к сожалению, выбирал людей не в силу их качеств, а в силу их недостатков, потому что эти недостатки лишали их возможности не покоряться ему».

Почему Ленин был так откровенен с ней? Почему они так доверяют ей? Почему сейчас Соломон делится с ней секретным распоряжением? Наверное, чувствуют, что полученную информацию Балабанова никогда не станет использовать во вред кому-либо…

Распоряжение было подписано самим Зиновьевым. Вот что там было: «Прошу выдать для надобностей Коммунистического Интернационала имеющему прибыть курьеру Коминтерна товарищу Сливкину двести тысяч германских золотых марок и оказать ему всяческое содействие в осуществлении им возложенного на него поручения по покупкам в Берлине для надобностей Коминтерна товаров».

– И что дальше, Георгий?

– И сегодня с раннего утра ко мне является без доклада, и даже не постучав, этот курьер. Развязный молодой человек, не здороваясь и не представляясь, усаживается в кресло и, имитируя позой «самого» Зиновьева, говорит: «Вы и есть товарищ Соломон? Очень приятно. Я Сливкин, слыхали? Это я курьер Коминтерна или правильнее – доверенное лицо товарища Зиновьева. Еду по его личному поручению».

– И вы стерпели такое?

– Да я по натуре вообще не люблю наглецов. Молчал и в упор глядел на него. И Сливкин стал как-то увядать, что-то мямлил. Повторил всё, что в распоряжении Зиновьева было. Заверил клятвенно, что отчет о расходовании двухсот тысяч марок представит лично председателю Коминтерна. Отправил я его к главному бухгалтеру. Что ж, документы-то у него в порядке…

– Да кто он такой, этот Сливкин? – не выдержала Анжелика.

– По-моему, просто прохвост, доставала. Всем всегда угождает. Но дамы, особенно петроградские, от него просто без ума. И жёны председателя Петросовета – в первую очередь. Одна просит мыла «Коти» и духов парижских, вторая – женского белья всех цветов радуги. Там просительниц немало. Он едет за границу и всё им привозит. За валюту, естественно.

Соломон замолк, а Балабанова почему-то подумала: «Да как же так? Двадцать тысяч выделено на издание теоретического наследия Плеханова, и двести тысяч – на духи и женское бельё?!» Но проглотила свой риторический вопрос.

Довольно скоро ей пришлось ехать в Петроград. Нужно было визировать у Зиновьева материалы съезда Коминтерна, в типографии вычитывать гранки, проверять редактуру и переводы статей, вести переписку с иностранными секциями. И тут она впервые увидела, как быстро меняется внешность и внутренняя суть её начальника. Меняется буквально на глазах.