Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

– И вы знаете, Анжелика, – Георгий прокашлялся. – Солдаты беспрекословно подчинились, штыками погнали вниз по лестнице эту тройку депутатов. Да ещё кричали: «Бегом, твари!» А матросики всё вопрошали удивлённо: «Ты что творишь, товарищ?!» Даже во дворе ещё слышно было: «Да что ж вы твори…» Потом залп – и всё. Без суда и следствия…

– А что-нибудь хорошее есть в нашей жизни? – Балабанова смотрела на Соломона побелевшими от ужаса глазами.

– Есть. Триумфальное шествие Советской власти…

Глава 9 «Расстались, расстались мы с тобой!»

НИКАКОГО триумфального шествия Советской власти не было. Ни в марте, ни по прошествии его. Был апрель девятнадцатого года, и была страна, с трудом пережившая страшную зиму. Больше ничего. Ни хлеба, ни света, ни светлого будущего.

Шла Гражданская война. Жизнь сильно упала в цене. ЧК уничтожала КЧ – классово чуждых. Судьба интеллигенции, этой межклассовой прослойки, висела на волоске. Суть красного террора разъяснялась просто: «Первым долгом следователь должен у арестованного спросить: к какому классу он принадлежит, какого происхождения, какие у него образование и профессия. Вот эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого».

Не пережить бы межклассовой прослойке такой «зачистки», если бы Емельян Ярославский, главный идеолог партии, ни описал её будущее в газете «Правда»: «Воображаю только Карла Маркса или тов. Ленина в руках такого свирепого следователя. „Ваше имя? – Карл Маркс. – Какого происхождения? – Буржуазного. – Образование? – Высшее. – Профессия? – Адвокат, литератор“… Чего тут рассуждать ещё, искать признаки виновности, улик! К стенке его – и только».

Кто-то что-то понял, полегче стало. Писатели, пригретые и прикрытые Горьким, выжили. Не все, конечно, Гумилёву, например, не повезло. Но до тридцать седьмого оставалось ещё целых восемнадцать лет, это хоть и неполная, но жизнь. Можно сказать, подарок.

…Москва готовилась к Первомаю. Улицы и площади украсились кумачом и искусственными цветами. Задача была – «привнести праздник в живую толпу», это курировали специально обученные люди. В Сокольниках они установили шесть триумфальных арок и пирамиду, изображающую старый строй. Вечером её предполагалось публично сжечь.

Из кривых московских переулков доносился недружный пьяный хор:

«Москва златоглавая,
Звон колоколов,
Царь-пушка державная,
Аромат пирогов.
Конфетки-бараночки,
Словно лебеди, саночки.
Эй вы, кони залётные! —
Слышен звон с облучка.
Гимназистки румяные,
От мороза чуть пьяные,
Грациозно сбивают
Рыхлый снег с каблучка…»

Над Красной площадью аэропланы разбрасывали прокламации. У Лобного места встал нехилый памятник «Степану Тимофеевичу Разину с ватагой». На его торжественном открытии Ленин сказал краткую речь. Он иногда косился на монумент, скульптуру явно не заценил и быстро исчез в неизвестном направлении. Надежда Константиновна предложила Анжелике:

– А мы с тобой пойдём чай пить в честь праздника! С сушками!

И снова, как много лет назад, они сидели вдвоём и откровенничали по-женски. Обе боготворили одного мужчину, и у них давно не было никаких тайн друг от друга.

– Володя специально послал её в Париж с миссией Красного Креста. Он мне в очередной раз пообещал порвать с ней. И послал вообще-то целенаправленно – вроде как на её родину. Она сама думала, что там останется. Даже письмо прощальное написала дочери. А вышло так, что нашу миссию французы арестовали якобы за подрывную деятельность. Это тяжёлая статья, их могли вообще не выпустить из тюрьмы. Владимир Ильич просто рассвирепел, кричал по телефону Чичерину: «Это в высшей мере несправедливо! Передайте им, что иначе высшая мера социальной справедливости будет применена ко всей французской миссии в Москве!»

Надежда не плакала, глядела молча в пол и лишь иногда отпивала чай.

– На днях она возвращается. Что дальше будет, не знаю. Председателем совнаркома Московской губернии она уже была, не справилась. Женотдел в ЦК специально для неё Володя создал. Наверное, теперь моя очередь куда подальше ехать. А её, скорее всего, – к тебе, к давней подруге…

Ох, мудрая Надежда Константиновна, как в воду ты глядела! Придётся тебе плыть на агитпароходе по Волге и Каме, читать лекции крестьянам да устраивать массовые «древонасаждения», позже известные как субботники.

На лекции народ не шёл, а посмотреть на жену Ленина – выстраивались в очередь. Правда, глянув, тут же молча сходили на берег.

Крупская была очень расстроена, аж сердце прихватило. Лежала в каюте и… решила остаться, не возвращаться в Москву. Наверное, так и сделала бы, если бы не письмо мужа: