Анжелика Балабанова pro & contra известных личностей

«Я много жизней прожила,
Себя, других огнём я жгла.
Огнём поныне я горю.
Я счастья народного прекрасную зарю
Во мгле заката серого видала,
Сестру и брата призывала
К заре идти. И цепи я молила сбросить
Всех тех, кто в рабстве ещё носит их».

Балабанова вспомнила, как в начале Первой мировой социалистическое движение почти во всем мире охватила волна шовинизма и желания воевать до победного конца. Почти во всех странах социалисты проголосовали за военные бюджеты. Узнав об этом, Ленин сказал: «С этого дня я перестаю быть социал-демократом и становлюсь коммунистом». А спустя десять лет уже Сталин заявил: «Социал-демократия есть объективно умеренное крыло фашизма».

Как же захотелось Балабановой сейчас ответить им: «А я перестала быть коммунистом. И теперь, когда революция обесчестила себя, убедилась в правильности своей позиции. Я до конца жизни останусь социал-демократом, интернационалистом и пацифистом. Хватит убивать инакомыслящих! Не надо давить людей, не надо никого и никогда обманывать. К социализму существует лишь один путь, и это – путь правды!»

Анжелика удовлетворённо отмечала, что на этот раз социалистические партии во всех странах едино поднялись против фашизма. И открытия второго фронта долго ждали не только в СССР. Здесь в Америке, все видели, как тяжело воюет, истекая кровью, советский народ, и все догадывались, что Запад поможет лишь тогда, когда Красная армия сама погонит нацистов. Это случилось, и все стали с нетерпением ждать, когда Сталин доведёт до самоубийства главного фашиста.

В конце зимы сорок пятого Анжелика получила письмо от Виктора Сержа. Десять лет писатель провёл в советских ссылках и тюрьмах, там бы и остался навечно, если б не помощь Ромена Роллана и других прогрессивных французских писателей, создавших целый международный комитет в его защиту. Сталин лично разрешил Виктору с сыном уехать в Мексику. Жена писателя – Люба Русакова, добрейшей души человек, – давно умерла в психиатрической больнице.

– Невыносимо, по-детски хочется увидеться, – писал Виктор Анжелике. – Приезжайте в гости, будем очень рады!

«Я лечу к вам», – отбила она короткую телеграмму.

Балабанова первый раз в жизни летела самолётом. Страха не было – чем ближе к старости, тем меньше страхов. Она с любопытством смотрела в иллюминатор и, как ребёнок, радовалась удобству кресел, вежливому и внимательному обслуживанию, вкусному завтраку в красивых упаковках. Хочешь пить – нажми кнопку, хочешь плед – пожалуйста. Ей даже показалось, что к ней, пожилой уже женщине, внимание стюардов было особенным. Боже, как приятно!

– Первый раз летите? – доброжелательно спросила молодая соседка.

– Да, – улыбнулась Анжелика Исааковна. – Но мне не страшно.

– Сколько же вам лет, бабушка?

– Шестьдесят семь.

– Ох-ай-я! – вскрикнула девушка. – А я решила, что вам…

– И сколько, вы решили?

– Ну-у, лет шестьдесят пять, максимум шестьдесят шесть, – соврала закрасневшаяся соседка.

Обе женщины сразу задумались, замолчали. Каждая – о своём. Одна о том, какими некрасивыми становятся к старости люди. Другая о том, что и ей однажды довелось быть молодой. Теперь обе притворялись, что спят.

В Мехико Анжелика взяла такси: не захотела беспокоить писателя и догадывалась, что живут они отнюдь не богато. Зато какой радостной была их встреча! Виктор выскочил в чём был, крепко прижал Анжелику к себе. Она оказалась ниже его на две головы – старенькая, располневшая на американских фастфудах женщина. Они так, обнявшись, и вошли в дом, где на них удивлённо смотрел молодой человек с чёрными усиками, в очках.

– А это мой сын, Владимир! – радовался Виктор. – Помните, как вы с Любой выбирали ему имя в Петрограде? Вы тогда настояли, чтобы назвать в честь Ленина, помните? Вот он вырос какой! Двадцать пять лет скоро. Говорят, талантливый. Но Льву Троцкому подражает, такой же бунтарь-революционер…

– Па, – остановил его сын. – Давай-ка не будем трогать политику. Тем более что мы оба прилетели сюда на хвосте кометы после убийства Льва Давидовича.

Продолжая говорить на испанском, обратился к гостье:

– Можно я буду называть вас просто tia? Это и «тётя», и «подруга» – в общем неплохо. А меня зовут здесь Влади. Это тоже неплохо, si?

Они мигом подружились. Анжелика смотрела на этих двух мужчин с детским восторгом, понимая, что находится в доме безусловно талантливых людей – отца-писателя и сына-художника. Месяц назад Влади доверили оформление только что открытого Французского Института Латинской Америки – стенопись, витражи. Сейчас он был весь в работе. Словно знал, что спустя годы станет всемирно известным, а в Мексике его назовут «гением света и тени», Человеком тысячелетия в области изобразительных искусств.