Анжелика и султан

Один из стражников подошел к сидящей Анжелике и сделал жест подняться и следовать за остальными, но в это время появился Осман Фераджи и властно сказал:

— Оставь ее!

— Что здесь происходит? — осведомилась маркиза.

— Конец праздника Рамазана, — учтиво ответил ей управляющий. — У вас он называется Пасхой. Для своих жен в этот день султан всегда устраивает… — он запнулся на мгновение и закончил: — представление.

— До чего же он добр и милостив, ваш повелитель, — с сарказмом усмехнулась Анжелика.

— Позвольте вас проводить? — предложил он.

— Но я не хочу, чтобы меня видели, — поставила условие непокорная маркиза.

— Успокойтесь, я тоже не хочу, — ответил управляющий, — а сделать это — нет ничего проще, — он взял из рук подошедшего слуги черную накидку с сетчатым плотным верхом для лица и подал ее Анжелике. Это была паранджа.

— Ночью две женщины приходили на меня взглянуть, — сообщила она управляющему.

— Я знаю, — спокойно ответил Осман Фераджи. — Это была Лейла — любимая жена султана и ее служанка.

— Чего они хотели? — допытывалась маркиза.

— Ну… — замялся управляющий, но решительно закончил: — Я думаю, убить вас! Вы слишком красивы, — объяснил он ей, заметив удивление на ее лице, — наверняка, и во Франции вам докучали соперницы? — осведомился он.

— Да, — не смущаясь, подтвердила она, — но там я была свободна и могла себя защитить.

— Я жду от вас только слово «покорна». Стоит вам только его произнести и ваша жизнь будет в безопасности. Более того, вы станете повелительницей этой страны, — подчеркнул он.

Анжелика не удостоила его ответа. Управляющий пожал плечами и указал ей на выход, а сам пошел следом. Закрыв лицо паранджой, Анжелика вышла на улицу, где ее ожидал уже знакомый по путешествию сюда верблюд с закрытой кибиткой на спине и лошадь управляющего.

Остальные женщины нижнего гарема и стражники, окружавшие их, уже удалялись пешком по улочке, которая вела в древний Колизей.

Множество горожан: знать, торговцы и их слуги стекались к сооружению, окружавшему ярусами сидений арену для ристалищ. Все уже знали, что султан приготовил им кровавое и страшное зрелище, и как всякая темная и невежественная толпа, они с нетерпением ждали представления, задолго до назначенного часа занимая лучшие места, которые соответствовали их положению.

Анжелику поместили в полузакрытой нише, откуда все было хорошо видно, недалеко от султана и его приближенных, и она могла через тонкую черную сетку паранджи хорошо рассмотреть его красивое надменное лицо, окаймленное небольшой черной бородкой, подстриженной по-восточному.

Рядом с ним сидел Осман Фераджи, а чуть подальше — его любимая жена Лейла, спрятавшая лицо под легким полупрозрачным покрывалом. Анжелика, с любопытством разглядывающая двор восточного владыки, так не похожий на двор французского короля, мало обращала внимания на арену громадного цирка, но поднявшийся отовсюду шум привлек ее внимание к площадке внизу.

Стражники вытолкнули туда светловолосого высокого мужчину с открытым мужественным лицом, в котором она узнала человека, привязанного к бревенчатой крестовине, — именно его она видела при въезде в город.

Несмотря на перенесенные им страдания, Колен Потювель держался гордо и независимо, смелым взглядом озирая бесновавшихся в амфитеатре зрителей.

Презрительно усмехнувшись в ответ на их крики, он подошел ближе к’тому месту, где за высоким парапетом на отдельной трибуне восседал султан с приближенными, и склонил в поклоне голову.

Глава седьмая

Анжелике сразу понравилась его манера держаться просто и с достоинством.

Его лицо было красиво той мужественной красотой, которая говорила о силе воли, бесстрашии и уверенности в себе.

Она сразу же могла оценить двух таких непохожих людей, и по внешности, и по занимаемому положению: султана и раба, и сразу же отдала предпочтение второму, сумевшему в таких ужасных условиях выстоять и не сломаться. Чего стоила изнеженная и холеная красота султана, воспитанного в окружении пресмыкающихся и раболепных придворных.

Все это породило в нем чрезмерную самоуверенность, чванство и жестокость, которые проглядывали в чертах его лица. Конечно, были и у него неплохие качества, присущие многим людям Востока, но во что бы он превратился, попади в положение раба? Скорее всего, покончил бы с собой, не в силах выдержать жестоких испытаний…

— Я надеюсь, государь, ты в добром здравии? — зычным голосом произнес Колен Потювель, скрестив могучие руки на широкой груди, прикрытой только короткой кожаной курткой без рукавов, распахнутой так, что проглядывало его загорелое почти дочерна тело.

Кожаные штаны и легкие сандалии довершали его наряд.

Султан, сразу же вскипевший от независимого вида раба и отсутствия у него страха, зло крикнул, побагровев от ярости:

— Разумеется! А вот для тебя, собака, настал час расплаты за твои дерзости!

— На все воля Божья! — спокойно ответил Колен Потювель.

— Ты будешь вздернут на стенах моего города! Возможно, тогда наглости у тебя поубавится, — успокоившись, высокомерно изрек султан.