Апельсиновый вереск. Дорога возврата

Голос, прозвучавший в голове Этери, был смутно знакомым. Где же она его слышала? Повернув голову, Этери удивленно моргнула. Она летела над морем на спине какого-то животного. У него была серая шерсть, покрытая черными рунами, обрубленные рога, из которых торчали цветы… Ее нес на спине шэнг. Существо мира мертвых. Этери и не думала, что еще раз увидит Элиаша, а теперь он нес ее… А собственно, куда он ее нес?

Этери перевернулась, оседлала Элиаша и обняла его за шею, чтобы не свалится. Они все так же скользили по воздуху. Шэнг старался не задеть копытами воду. Интересно, почему? Этери наклонилась, коснувшись идеально прямой водной глади. И вдруг море пошло волнами, а в отражении воды она увидела… свою мать.

“Не нужно было вам этого делать. Море воспоминаний показывает истину, которую так отчаянно ищет сердце”, — пожурил Элиаш.

— Это именно то, чего я хочу, — тихо произнесла Этери, не отрывая глаз от матери.

Лилит Фэрнсби была гораздо моложе. Этери с удивлением осознала, что Элфи не лгал. Она была копией Лилит в юности, когда только-только оказалась в Ареморике. У нее были точно такие же золотистые локоны, правда, собранные в косу вокруг головы. Упрямый, прямолинейный взгляд и недовольно поджатые губы. Вокруг голубых глаз ни одной морщинки. Кожа гладкая, сияющая.

Юная Лилит была одета в одно из тех прекрасных платьев, которые удалось примерить Этери во дворце Артура.

“Неприступная, как северные ледники”, — вот какая первая ассоциация приходит на ум.

Лилит, гордо носящая в то время фамилию Пендрагон, сидела на небольшом золотом троне. Рядом с ней стоял Артур. И вот странность: мужчина, долгое время являющийся Этери во снах, больше не выглядел пугающим. Он с мягкой улыбкой стоял позади правого плеча Лилит и лицезрел устроенное специально для дочери представление.

— Тебе нравится? — услышала она его голос. Не угрожающий или холодный. А теплый, как весенний ручеек.

Перед королевской семьей, в огромном зале на сцене выступала театральная труппа. Мужчины и женщины, разодетые в яркие атласные костюмы, скакали, выкрикивали реплики, и смешили придворных. Им вторила веселая трель дудочки, сопровождающая пьесу.

Лилит приподняла бровь, словно не веря, что отец решил задать столь абсурдный вопрос.

— Нет, — ее губы сжались в тонкую бесцветную нить.

Артур Пендрагон нахмурился, а Лилит вдруг внимательно оглядела актеров и встретилась взглядом с юношей, играющим на дудочке. Музыкант был одет под стать своим приятелям. В ярко-желтую рубашку без рукавов, темно-зеленые штаны, держащиеся разве что на подтяжках, и белый плащ, на котором мелким бисером были вышиты алые цветы. Юноша продолжал играть, но его внимательные глаза не отрывались от лица Лилит. Этери мгновенно поняла замешательство матери.

Глаза этого человека. От них невозможно было оторваться. В них пело само солнце. Через берега разливалось янтарное море. Если бы не глаза, внешность юноши могла бы сойти за неприметную. Русые волосы, самое обычное лицо с квадратным подбородком. Вот только он не был обычным.

— Ваше Высочество!

Из-за угла выскочил полноватый человек в надвинутой набекрень шляпе. В руках он нес средних размеров мольберт и краски. Запыхавшись, мужчина двумя пальцами попытался расслабить перекрывающий доступ к кислороду воротник.

— Позвольте… нарисовать, — переводя дыхание, просипел он, — фотокарточку. В честь праздника!

Лилит грациозно встала с трона, спустилась с возвышения и, не отрывая глаз от музыканта, холодно отчеканила:

— Нет. С меня довольно.

Она вышла из зала под аккомпанемент трели и озабоченных перешептываний придворных. И лишь через несколько минут, когда она удалилась ровно на столько, чтобы больше не слышать людские голоса, Лилит позволила себе остановиться.

Она замерла посреди лестничной клетки. Этери помнила это место. Именно там висел портрет ее матери. Юной, прекрасной и бесконечно далекой. Во времена странного видения, дворец еще не успел превратиться в густые заросли, но лианы уже предприняли активные действия. Несколько побегов стелились по полу, другие обвивали тончайшие перила. Лилит, не скрывая презрения, наступила на один из побегов острым каблуком. Сжав ладони в кулаки, она повернулась к картине и ядовито выплюнула:

— Ненавижу! Как же я тебя ненавижу!

Лилит на портрете осталась бесстрастной, что не скажешь о той, чьи плечи тряслись от гнева.

— Надеюсь, вы не обо мне, Ваше Высочество? — насмешливо произнес юноша-музыкант. Он стоял на несколько ступеней выше и с нескрываемым интересом разглядывал Лилит. Его пальцы, на каждом из которых красовались кольца, перебирали какой-то предмет. Но разглядеть его было сложно. Он то появлялся, то исчезал.

Лилит в мгновение ока взяла себя в руки, повернулась к юноше и удивленно вздернула бровь.

— И давно вы меня преследуете?

На его губах возникла широкая улыбка. Очень, очень знакомая. Этери могла поклясться, что неоднократно видела ее.