АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Светловой, попросившей у меня прощения, приняла решение и послала в Верховный суд заявление о своем согласии на развод с Солженицыным из сочувствия к Светловой, имевшей в то время уже двух детей от моего мужа. Дело из Верховного суда через некоторое время снова было направлено в народный суд г. Рязани на новое рассмотрение. К этому времени у меня тяжело и, как вскоре выяснилось, смертельно заболела мама. Щадя ее, мучительно переживавшую нашу с мужем борьбу, я пошла навстречу мужу и согласилась подать с ним вместе заявление о разводе через ЗАГС, т. е. развестись мирно. Одновременно это давало мне моральное право не рвать с ним после оформления развода, что было бы совершенно невозможно, если бы мы были разведены в судебном порядке!

Заявление о разводе в городском ЗАГСе г. Рязани было подано нами 14 декабря 1972 года. Оформление развода было назначено на 15 марта 1973 года.

Еще до этого срока, 23 января 1973 г., умерла моя мама. Мой муж присутствовал на похоронах и на поминках. Утром 27 января, в день похорон, он со слезами раскаяния предложил мне простить нам друг друга. Мы поцеловались. Он добавил: «Да, много было злого, много было злого, теперь надо думать, как исправлять…» После оформления развода Александр Исаевич собирался строить между нами новые особые и высшие отношения. Дальнейшие неожиданно ворвавшиеся события помешали этому. Во-первых, мое знакомство с мамиными дневниками, которые заставили меня жестоко страдать и мучиться совестью за те страдания, которые мы причинили маме в 1956 году, разлучив ее с горячо ею полюбившимся мальчиком, в котором она нашла долгожданного внука; позже — тем, что я, подчиняясь во всем своему мужу, заставляла ее страдать, месяцами не давая ей знать о нас, когда муж усилил конспирацию в своей жизни; еще позже — нашей трагедией 70-го года. Я написала мужу письмо о нашей совместной вине перед мамой. Вместо того чтобы признать ее, разделить ее со мной, он был моим письмом возмущен (уязвлен) донельзя. Это мое письмо сбило его настроение сохранить нам с ним хорошие дружеские, даже лучшие, чем раньше, отношения. За несколько дней до его получения, 26 февраля, он позвонил мне по телефону в Рязань из Москвы, поздравил меня с днем рождения и уверял, что звонит с самыми добрыми чувствами.

По случайному совпадению именно в тот самый день моего рождения, 26 февраля, на страницах «Нью-Йорк Таймс» вышла статья Жореса Медведева «В защиту Солженицына», о которой я узнала по «Голосу Америки» и которую восприняла как грубое, бестактное, бесцеремонное вмешательство в нашу личную с Александром Исаевичем жизнь. В этой статье Жорес Медведев, уже тогда проживающий в Англии, позволил себе несколько оскорбительных и обидных выпадов в мой адрес, одновременно подчеркивая исключительное «благородство» Солженицына по отношению ко мне в деле нашего развода.

Уже наученная горьким опытом, что мой муж не вступится за меня, за мое женское и человеческое достоинство (как это было уже после статьи в журнале «Штерн» в ноябре 1971 года, перепечатанной нашей «Литературной газетой» в январе 1972 г.), я приняла решение самой выступить в свою защиту, в защиту своего достоинства.

Поскольку статья Жореса Медведева была ответом на статью корреспондента Агентства печати «Новости» Семена Владимирова «Солженицын в рубище», помещенную также в «Нью-Йорк Таймс» в декабре 1972 года, я поняла, что у меня есть только один путь для ответа Жоресу Медведеву, да и Семену Владймирову — обратиться в АПН, что я и сделала, позвонив туда из Рязани и попросив прислать ко мне корреспондента.

В самом начале марта я вручила корреспондентам АПН свое письмо в «Нью-Йорк Таймс» и просила их помочь мне напечатать его, притом — до развода, назначенного на 15 марта. Статья вышла 9 марта. (Кстати, я никогда не отказывалась и не отказываюсь и сейчас от сути этой своей статьи — от обвинений своего мужа по линии нравственности).

15 марта, перед тем, как нам поставить свои подписи на свидетельстве о разводе, я попросила Александра Исаевича прочесть русский текст моей статьи. Это было моей последней отчаянной попыткой заставить мужа отказаться от мысли о разводе, на который он смотрел (говорил мне, по крайней мере, так) как на простой разрыв бумажки, я же понимала, что этот «разрыв бумажки» рано или поздно приведет к нашему полному разрыву, к нашей окончательной и вечной разлуке, с которыми ни тогда, ни сейчас не могу до конца примириться после столь длительного, полного перипетий брака!