АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Однако жизнь Александра Исаевича, несмотря на буйство антиСолженицынской кампании, определялась не ею. Не знаю, работал ли он в это время над «Узлами», но, судя по дате, названной в опубликованном им в 1981 году сборнике «Публицистика», он писал статью «Образованщина», в которой продолжал ратовать против лжи, против участия во лжи. Он задается вопросом, в чем состоит наш экзамен на человека, и отвечает: «Не лгать! Не участвовать во лжи! Не поддерживать ложь!» Он призывает к этому молодежь, призывает всех! Однако рецепта, как исправить содеянную ложь, Солженицын не дает, будто отказ от нее все расставляет по своим местам, будто после той, былой лжи не осталось жертв!

В феврале Александр Исаевич закончит еще и статью, посвященную только этому вопросу — вопросу от необходимости отказа ото лжи. Назовет он ее «Жить не по лжи» и поставит под ней дату 12 февраля — переворотную дату своей жизни. (29 лет назад такой же переворотной датой было 9 февраля!.

Отвлечься от работы и сделать еще одно заявление заставило Солженицына выступление Николая Виткевича. В «Теленке» это свое заявление он предваряет словами, которые я читаю с горечью:

«…я ожидал вероятнее всего дискредитации личной, но ждал, что это будут вести только через первую жену, не предполагал через друга юности¹⁰».

О выступлении Виткевича я услышала по западному радио 1 февраля. Сначала в таком контексте: «Один из персонажей, упоминаемых в „Архипелаге ГУЛАГе“, Николай Виткевич, обвинил Солженицына в ложном доносе на него и в том, что автор без разрешения упоминает его в своей книге».

А через какое-то время, в тот же день, услышала, что Виткевич сказал американскому корреспонденту «Крисчен Сайенс Монитор», что Солженицын оклеветал на следствии «не только своего друга, но и собственную жену»!!!??? «Свидетельство тому — фотокопии допросов Солженицына, датированные 26 февраля и 5 апреля 1945 года, которые были показаны Виткевичу компетентными инстанциями».

Радиостанция «Свобода» в тот же вечер зачитала отрывок из «Архипелага…», из которого явствовало, что Виткевич, как и сам Солженицын, был арестован на основании данных из их фронтовой переписки. А значит, вины Солженицына здесь никакой нет! Забегая вперед, скажу, что когда у меня, спустя полгода, восстановятся контакты с Виткевичем, прерванные еще в канун 1965-го, на мой прямой вопрос, к нему обращенный, — посадили бы его, веди себя Саня на следствии иначе, — Виткевич не задумываясь ответил: «Да». Так что абсолютно прав был Солженицын, который в своем заявлении от 2 февраля сказал: «…отлично знает он (Виткевич — Н.Р.), что от моих показаний не пострадал никто, а наше с ним дело было решено независимо от следствия и еще до ареста: обвинения взяты из нашей подцензурной переписки (она фотографировалась целый год) с бранью по адресу Сталина и потом — из „Резолюции № 1“, изъятой из наших полевых сумок, составленной нами совместно на фронте и осуждавшей наш государственный строй».

Заявление Солженицына от 2 февраля было не только опровержением предъявленного ему Виткевичем обвинения. В нем звучала отчаянная попытка разъяснить своему народу, о чем его «Архипелаг».

«Газетная кампания направлена против нашего народа, против нашего общества: оглушить, ошеломить, испугом и отвращением откинуть соотечественников от моей книги, затоптать в советских людях ЗНАНИЕ, если оно прорвется через глушилки. (…) Через башни газетной лжи кто ж доберется, что моя книга — совсем не об этой войне и не о двадцати миллионах наших павших, но о других ШЕСТИДЕСЯТИ миллионах, истребленных войною внутренней за 40 лет — замученных тайно¹¹».

Звучало в этом заявлении еще и другое отчаяние: «Неделю назад еще был честный путь: признать правду о минувшем и так очиститься от старых преступлений. Но судорожно, но в страхе животном решились стоять за ложь до конца, обороняясь газетными бастионами».

Солженицын объясняет, что книга его «не памфлет, но зов к раскаянию». А заканчивает так: «Я никогда не сомневался, что правда вернется к моему народу. Я верю в наше раскаяние, в наше душевное очищение, в национальное возрождение России¹²».

В том тексте заявления, которое Солженицын приводит в Приложении к «Теленку», я не нахожу того, что имело отношение ко мне и о чем слышала в то время по западному радио:

«Солженицын высказывает опасение в связи с тем, что его бывшей супруге писать мемуары помогают официальные организации».

А эта «бывшая супруга» весь январь полна тревоги за своего неверного. Уже 7 января, вероятно, еще не ведая, что накануне начались нападки на Александра Исаевича, я записала в своем дневнике:

«Почему-то очень тяжелое настроение. Много плачу».

А дальше — и вовсе статья за статьей, нападки за нападками: слышу по западному радио о телефонных звонках на квартиру Светловой с угрозами семье, о «войне нервов».