АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

«Жорес Медведев пишет, что, по словам Владимирова, у Солженицына выходит три дома (дом и две квартиры), две жены и три автомашины. Это — люксус даже для официальных советских писателей! Лев Толстой, вероятно, не жил в таком комфорте!» — пишет далее известный генетик и геронтолог. «Но по советским законам, — продолжает Медведев, — у советского гражданина может быть только одно жилище, одна жена и одна автомашина, а остальное конфискуется (жена тоже? — Н.Р.). Почему же власти не возбудили дела против писателя за нарушение государственного закона? А очень просто, почему, — отвечает он сам. — Несмотря на длящийся три года бракоразводный процесс (Откуда три года? Менее полутора лет! — Н.Р.), на существование второй семьи, Верховный суд отказался дать Солженицыну развод. Медведев отмечает, что обычно бракоразводные дела бездетных семей (нельзя было ударить меня больнее! — Н,Р.) не доходят до Верховного суда. Каждому известно, — продолжает он, — что у Солженицына нет московской прописки (…), и если бы писатель поселился у своей нынешней, реальной, — говорит Медведев, — жены, Натальи Светловой, в ее четырехкомнатной квартире, в которой она живет с тремя сыновьями, матерью и отцом (…), его оштрафовали бы за первое нарушение советских правил прописки». (Это преувеличение можно и простить, хотя прописан Солженицын будет в Рязани еще почти год, что не помешает ему жить у Светловой в Москве столько, сколько он захочет! — Н.Р.) …Медведев опровергает также утверждение Владимирова о том, что Солженицын в свое время как бы задобрил Решетовс-кую несколькими тысячами долларов, боясь, что она потребует половинного капитала в миллион долларов. (Хорош и Владимиров! Кем представил он меня читателям «Нью-Йорк Таймс»? — Н.Р.) Медведев пишет, что Солженицын еще шире поддерживает Решетовскую, но не из страха, а по доброй воле. «Так например, он отказался от раздела общего имущества пополам (Какого имущества? Холодильника и стиральной машины, да еще пианино „Лиры“, указанных в исковом заявлении? — Н.Р.), взяв себе только один письменный стол — подарок одного почитателя. И я надеюсь, — заканчивает свою статью „В защиту Солженицына“ Медведев, — что этот старинный письменный стол будет долго и верно служить ему на пользу всем нам».

…И это сделал… друг. Наш общий друг, который в свое время рьяно перетягивал нас в Обнинск, уговорил меня подать на конкурс в институт, в котором сам работал, вместе с нами переживал все перипетии этого конкурса, поздравил меня телеграммой о «единодушном избрании», а теперь забыл о том, что я не мертва, что я — чувствующее, что я живое существо!

Одно — искажено (якобы три года длящийся бракоразводный процесс! И не я противилась разводу, а… государство! Одно только государство! Я вообще здесь не причем! — Н.Р.)

Другое — безжалостно (подчеркнуть мою бездетность! — Н.Р.).

Третье — оскорбительно («Солженицын еще шире поддерживает Решетовскую…» Будто я соглашусь на его материальную поддержку, перестав быть его женой!.. — Н.Р.). Правда, позже, одолеваемая болезнями, я его помощь приняла.

Жорес Александрович забыл, что он мужчина. Вместо того, чтобы встать на мою защиту, на защиту обиженной и оскорбленной, он встал на защиту сильного!!!

Имущество… Доллары… Как это все несущественно. Существенно совсем другое… Не хлебом единым жив человек! Как можно говорить или думать о вещах, когда речь идет о загубленной жизни?! О загубленной вере в человека, который был для тебя лучшим на земле! Как можно было в столь небрежном тоне говорить о тяжелейшей семейной драме Солженицына-Решетовской?..

На следующее утро я проснулась с готовым опровержением в голове — опровержением обоих авторов: и того, кто нападал на Солженицына, и того, кто брал его под спою защиту. Все свои мысли тотчас же перенесла на бумагу. Но как переправить это в «Нью-Йорк Таймс»?

Вспомнила о Зинаиде Петровне Невской, владеющей английским языком. Попрошу ее помочь мне написать адрес на конверте.

И вот она у меня. Без каких бы то ни было комментариев я предлагаю ей прослушать записанное накануне на магнитофон. А после этого спрашиваю:

— Что бы Вы делали на моем месте?

— Отвечала бы, — не задумываясь говорит она.

— В таком случае — слушайте!