Апокалипсис

— Повоюем немного. — Луций снова выпил и раскатал карту обратно, прижав ее бутылкой. — Иван, ты соберешь всех, в ком уверен. Прикроете нас. Если вдруг они обойдут и двинутся на блокпост, встретите их и будете держать до нашего прихода. Но, думаю, до этого не дойдет.

— Я понял вас, генерал!

— И еще. После того как мы уйдем, гражданских сократи. Это касается больных и немощных.

— Да, — неуверенно и невнятно проговорил наместник блокпоста.

— Что?

— Так точно!

— Наберешь новых со временем. Припасов все меньше, земля умирает, почва уже не дает хорошего урожая, а скотина перестает давать потомство. Нужно продержаться до весны. И ты сам это знаешь. Кормить лишние рты невыгодно. Тем более я не хочу, чтобы они начали жрать друг друга. Лучше пресечь бунт до его начала. Будет еда — будет и порядок. Если все пойдет по плану, если ничего не изменится, то скоро потянутся толпы людей, станет жарко.

— Князь отказался от предложения?

— Не он один. Когда все начнется, нам нужно будет фильтровать проходящих через нас, а для этого нужны воины, сытые воины.

— Их должен кто-то кормить.

— Должен. Но пока побудете на самообеспечении. Нужно пережить зиму.

— Почему просто не изгнать их?

— Что? — выпрямляясь, переспросил Луций.

— Кх, — кашлянул в кулак наместник блокпоста. — Почему просто не изгнать их или не убрать на фермы, чтобы сами добывали пропитание себе?

— А-а-а-а, вот ты о чем. Хочешь, чтобы их смерть была мучительной? Или чтобы они, обозлившись, привели сюда какую-нибудь хорошо вооруженную банду? Если падет один блокпост, то под удар подставятся три других. Цепочку разрывать нельзя. Нет, Иван. Обиженного человека в живых оставлять нельзя. А ты предлагаешь их не только обидеть, а обречь на голодную смерть. Так что просто избавься от ненужных. Окажи им честь умереть быстро и безболезненно.

— Как прикажете! Воля ваша, генерал.

— Конечно моя. В новом мире для слабых нет места. И помни: священников, проповедников любой веры с их законами и рассказами уничтожать в первую очередь. Подпустишь такого к себе хоть на секунду, прислушаешься к нему — и он овладеет тобой, словно похотливый кобель. Влезет вот сюда, — он ткнул пальцем себе в висок. — Их речи сладки, они очень убедительны и так невинны, но стоит только тебе им поверить, как они тут же укажут на твои грехи и заставят тебя плясать под свою дудку. Поверь, такое уже было, и не раз. Мнимые Божьи наставники. Такого я больше не допущу. И такие, как ты, мне в этом помогут. В новом мире никакой религии не будет. Только законы. Наши законы. — Генерал подошел к Ивану и похлопал его по плечу. — Ты хороший солдат, Иван. Ты все понял, я надеюсь? — Тот кивнул. — Старуху-банщицу не трогай, она должна жить. — Луций вернулся за стол. — Зима будет долгой и холодной. А пока вы должны держаться своими силами. Завтра я выдвинусь в Новый Рим, но сначала раздавим ту группу, которая осмелилась напасть на нас. Теперь ступай, я хочу побыть один.

Луций долго смотрел на карту, потягивая вино, водил пальцем, что-то прикидывал, думал. Сколько лет прошло с того момента, как он пришел в себя? Каждый день он ощущал, что живет не своей жизнью. Чувствовал, что что-то не так, и верил, верил ей и этому угасающему, разваливающемуся почти на глазах, похожему на живой труп Александру, владыке Нового Рима. Верил в то, что только сам может остановить зверя, пришедшего под личиной спасителя. Луций прекрасно помнил тот день, когда сознание вернулось к нему.

Полуподвальное помещение, набитое людьми, полумрак, красный свет аварийного фонаря. Как он оказался в убежище и кто он такой, не помнил. В рваном тряпье, похожий на бродягу, он сидел в углу и рассматривал живую шевелящуюся массу: мужчины, дети, женщины, старики. Воздух спертый настолько, что тянуло блевать. Тогда он еще не знал, что мир уже летел к черту, уходил в штопор бесконечного неоправданного насилия, которое называли выживанием. Он, словно младенец, впитывал происходящее. Его мозг был как чистый лист — не затронут ничем и никем. Кто все эти люди? Кто он сам и что тут делает? Есть ли у него семья, родственники? Пусто. Тогда он никому не делал зла, не делал ничего дурного, просто сидел, был частью людской массы.