Апокалипсис: катастрофы прошлого, сценарии будущего

Положение в стане потенциальных врагов советской власти было не лучше. В ноябре 1917 года бывший главнокомандующий российской армии генерал Михаил Алексеев создал так называемую Алексеевскую офицерскую организацию. В декабре алексеевцы перебрались на Дон, в Новочеркасск, и начали формировать первые боевые отряды, ставшие впоследствии ядром Добровольческой армии. Алексеев надеялся главным образом на офицеров. Действительно, офицерство, претерпевшее немало унижений от революционных солдат и матросов и глубоко возмущенное планами большевиков заключить мир любой ценой, казалось естественным врагом большевизма. Но проблема была в том, что офицеры воевать не желали и на Дон не ехали. Участник белого движения юнкер Ларионов вспоминал: «Училищные офицеры ехать на Дон не хотели – кто устал от войны, кто не хотел оставить семью и ехать в неизвестность, кто просто ни во что больше не верил и ни о чем знать не хотел». О том же самом, только более резко, писал генерал Деникин: «Пробивались в армию сотни, а десятки тысяч в силу многообразных обстоятельств, в том числе главным образом тяжелого семейного положения и слабости характера, выжидали, переходили к мирным занятиям, преображались в штатских людей или шли покорно на перепись к большевистским комиссарам, на пытку в чрезвычайки, позднее – на службу в Красную армию. Часть офицерства оставалась еще на фронте, где офицерское звание было уже упразднено…» На юнкеров тоже можно было положиться далеко не всегда. Тот же Ларионов писал: «Многие из приехавших на Дон константиновцев (юнкеров Константиновского военного училища) вернулись с Дона в Петербург или другие города России, как только положение на Дону, в Ростове и Новочеркасске стало для собравшихся там юнкеров и офицеров угрожающим».

Другим естественным врагом большевизма была буржуазия, но и она не спешила включаться в борьбу. Белый генерал Петр Махров вспоминал о том тягостном впечатлении, которое произвела на него Одесса времен интервенции: «Когда я ознакомился с жизнью этого города, настоящего Вавилона, с его еврейско-французской спекуляцией, с его биржевиками и всевозможными дельцами, торопившимися только нажиться, когда я увидел политические партии, стремящиеся к власти, и толпы праздной молодежи, не желавшей вступать в ряды добровольцев, я почувствовал, что здесь оставаться не могу». Деникин писал то же самое о Ростове: «Они (добровольцы) дрались на подступах к Ростову, зная, что сотни тысяч казаков и ростовской буржуазии за их спиной живут легко и привольно. Они были оборваны, мерзли и голодали, видя, как беснуется и веселится богатейший Ростов, финансовая знать которого с большим трудом «пожертвовала» на армию два миллиона рублей».

Не желали воевать с большевиками даже казаки, считавшиеся прирожденными консерваторами. «Старики», то есть пожилые казаки, заправлявшие в станицах, не желали никаких революций, но спасать Россию вовсе не стремились. Молодые казаки, вернувшиеся с фронта, и вовсе сочувственно относились к революции, ненавидели офицеров и совершенно не собирались воевать. При этом и старые, и молодые казаки с подозрением относились к Добровольческой армии Алексеева, формировавшейся в Новочеркасске. Деникин вспоминал: «В широких кругах Донской области съезд «контрреволюционного офицерства»… вызвал явное опасение и недовольство… Степное казачество видело большие военные приготовления Советской власти и считало, что ее волнение и гнев навлекают только непрошеные пришельцы. Этому близорукому взгляду не чуждо было и само донское правительство, думавшее соглашением с местными революционными учреждениями и лояльностью в отношении Советской власти примирить ее с Доном и спасти область от большевистского нашествия. Казачья молодежь, развращенная на фронте, больше всего боялась опостылевшей всем войны и враждебно смотрела на тех, кто может вовлечь ее в «новую бойню».

Поскольку россиян, желавших воевать, было крайне мало, и красным, и белым пришлось впоследствии привлекать зарубежных волонтеров. На стороне красных сражались латышские стрелки и прочие «интернациональные бригады». Но наемников использовали и белые. Участник белого движения Роман Гуль, например, описывал в мемуарах такой эпизод: «Кто-то идет навстречу. «Кто идет?» – «Китайский отряд сотника Хоперского». Подошли человек тридцать китайцев, вооруженных по-русски. «Куда идете?» – «Ростов, большевик стреляй». – «И зачем эту сволочь набрали, ведь они грабить к большевикам пошли», – говорит кто-то. «Это сотник Хоперский, он сам вывезенный китаец, вот и набрал. В Корниловский полк тоже персов каких-то наняли…»