Аполлинария Суслова

Франклин в одно и то же время владел гением и добродетелью, счастием и славою. Жизнь его есть самое прекрасное оправдание законов Провидения. Он был не только великим, но и добрым человеком; не только справедливым, но и любящим. Всегда полезный другим, неизменно спокойный, шутливый, милый, он привлекал очаровательностью своего характера и пленял живостью своего ума. Никто лучше его не умел рассказывать. Не выходя из пределов естественности, Франклин всегда давал своим мыслям остроумную форму и фразе поразительный оборот. Он говорил как античная мудрость, к которой прибавлял современную деликатность. Не бывая никогда угрюмым, нетерпеливым или вспыльчивым, Франклин называл дурное расположение духа неопрятностью души и говорил, что настоящая вежливость с людьми состоит в любезности. Его любимая поговорка была: благородство заключается в добродетели. Это благородство он помогал приобретать другим своими сочинениями и показал его в своем поведении. Он честно нажил состояние и, пользуясь им, делал благодеяния. Он прямодушно вел переговоры и усердно работал для свободы своей страны и прогресса человеческого рода. Мудрец, он весь был снисхождение; великий человек, он был полон простоты. Воспоминание о нем останется одним из самых уважаемых и дорогих воспоминаний до тех пор, пока люди будут заниматься наукой, восхищаться гением, наслаждаться умом, уважать честность и желать свободы. Он еще может быть полезен своим примером, как был полезен своими действиями. Благодетель человечества, пусть он будет его образцом.

Конец.

Жизнь Франклина. Сочинение М. Минье / Пер. с последнего французского издания А. П. Сусловой. М., 1870. С. 164–167. Заключительные страницы книги.

И снова обрываются наши сведения о Сусловой до 1872 года, когда она на время появляется среди первых слушательниц только что открывшихся в Москве курсов Герье[232]. Нам рассказывала о ней тоже одна из первых слушательниц на этих курсах – Е. Н. Щепкина, магистр истории и профессор б. Бестужевских курсов. Щепкина помнит ее сидящей обыкновенно за тем столом, который облюбовали себе наиболее серьезные студентки, пришедшие на курсы не из-за моды, а с целью действительно работать и учиться. То было новое поколение, с иными уже общественными настроениями, вздымалась выше революционная волна, носилась в воздухе идея о хождении в народ. Суслова была среди них чужой, человеком 60-х годов; она ни с кем близко не сходилась; замкнутая в себе, она, однако, импонировала им своей «серьезной сосредоточенностью», особой печатью строгости; она казалась им несколько таинственной.

По словам Е. Н. Щепкиной, Суслова недолго пробыла на курсах, она снова уехала к брату, может быть, в ту же Тамбовскую губернию.

Долинин А. С. Достоевский и Суслова. С. 252–253.

Глава девятая. Художественные итоги шестидесятых годов

Есть обидная закономерность в несовпадении жизненных циклов героев художественного произведения и их прототипов. В то время как герой страдает, мучается и погибает, прототип может вести вполне сносное существование, пользуясь многочисленными благами жизни. Бывает и наоборот. В случае с Аполлинарией Сусловой дело обстояло самым невыгодным для нее образом.

В то самое время, когда она после Парижа и Монпелье прозябала в деревенской глуши, лишенная привычного окружения и внимания, Достоевский начал и за месяц (октябрь 1866 года) закончил роман «Игрок», в котором русская гувернантка Полина сводила с ума домашнего учителя Алексея Ивановича и англичанина мистера Астлея; в романе бушевали страсти, в игорных домах Гомбурга и Рулетенбурга выигрывались и проигрывались целые состояния, и жизнь, как любила говорить Аполлинария, была «грандиозна».