Аполлинария Суслова

Потом была англичанка, предложила мне чаю и прислала. Дрянь она и сплетница, в ней все худые (английские) качества, английские с прибавкой общечеловеческих, и нет при них английских качеств. Вчера я к чему-то сказала, что мне дадут диван, когда один из жильцов уедет. Она оживилась. «Кто уедет? Когда?» Я не могла удовлетворить ее любопытству. Потом вдруг с ужасом рассказывает мне, что у T-lle Stward любовник (это дело т-lle Stward, кажется, не наше). – Но она не ночует дома! – с ужасом продолжала англичанка. – Так что же, нам с ней не детей крестить. Если б т-lle S[tward] была сестра моя, с ней бы еще можно было мне поговорить об этом. T-lle же S[tward] не дитя, верно, знает, что делает, и нам дела нет до нее и даже знать-то не нужно и неприлично о ее поведении. Она хочет уйти в другой дом, где все старики и старухи, там уж должна преобладать нравственность. Любовниц и любовников быть не может, но чем же виновата бедная т-lle Stward? Я думаю, и она, так же, как и другие, не будет иметь любовника, когда состарится. Англичанка еще колеблется переходить, потому что в том доме грязь и теснота. Итак, она поставлена выбирать между нравственностью и удобствами. Потом она мне говорила о нрав[ственности] девочки, живущей в глубине сада, которой никто никогда не видит. – Да мало ли кто может жить в доме? – Но в Англии дома, где по одному семейству живут. Муж этой англичанки такой смешной, только и делает, что бегает по Парижу; раз пять в день бегает и возвращается с бутылкой или двумя под мышкой. Куда б я ни пошла, всегда почти его встречаю или догоняю, он бежит по средине улицы, съежившись и скорчившись так, как будто посторонняя сила его несет. По временам он бросается направо и налево, ткнется носом в какой-нибудь магазин, отскакивает и опять несется далее. Иногда он гуляет с женой, [на улице] я их не встречала вместе; но двором он идет без своего обычного полета, но как-то еще более съежившись, плетется за хвостом своей бретонки. Он, кажется, принимает немалое участие в бабьих сплетнях.

Суслова А. П. Годы близости с Достоевским. С. 89–95.

[Осень 1864][128]

Не знаю, что вам понравилось сочинение «В своем краю»[129], я только знаю то, что на деле творится в своем краю. Не угодно ли послушать. Недавно здесь со мною обедал сановник, приехавший из Петерб. Он рассказывал, что сам обедал с лицами начальствующими в цитаделях и крепостях. Они не скрывают, открыто говорят, что пытают и пыткой добиваются правды. «Молчит, каналья; ну его в розги! Молчит – ну а как я велел ему ногти повырвать, так признался». Другой говорит: «Я их не мало вешал, да что вешать, сперва надо до признания довести». Нравится, что в своем краю? А вот еще. Теперь обвиняют (в правительстве и обществе) русскую молодежь в поджогах Симбирска и других русских городов – будто русская молодежь с польской жжет Россию. В Симбирске народ (сей народ, у которого хотят, чтобы сапоги все лизали, – просто дикари, вот что теперь еще наш народ) растерзал двух. Вероятно, назначится комиссия открыть поджигателей, и откроют!!! С пыткой чего не откроешь! Все, что угодно!

Теперь еще, что в своем краю хорошенького. Не зная, как добыть назад [детей] за границу бежавших молодых людей, придумали отлично, по-азиатски (да и там, говорят, это вывелось), брать родителей, отцов, матерей, детей. Теперь Утина отца требуют в крепость вместо сына[130]. Успокойтесь, однако. Суворов его не выдает. Притом, Утин богат, он откупится. А не угодно ли другим попробовать? Каков край! А они там романы пишут в своем краю. В своей Татарии! И все это молчит, только по разнице разосланная, расстрелянная, угнетенная молодежь гибнет. В земле, где безнаказанно совершаются такие беззакония, все проклято. Пути не будет. Эта льющаяся теперь кровь сменится, быть может, потоками другой, только не невинной крови – а результаты?.. Разве через двести лет, когда России, этой громадной, глупой, жестокой и невежественной Федоры, уж не будет, а будут различные земли – славянские, небольшие, но вольные, – быть может, тогда будет жить возможно. Теперь в этой Татарии одно Божие проклятие.

Благодарю вас за книги. А где же Русс. Вест, и Магницкий[131], о котором я просила? То, что вы прислали, мне было не нужно. Мне именно надо было Магницкого. Благодарю и целую за хлопоты всякие. Я взяла Полиньку, именно потому, что жаль было расстаться. Я сама нездорова. Многое и это все меня расстроило. Получила известие о новых ссылках, где и наших не мало. Я не знаю, когда буду в Париже – как буду, забегу к вам. Целую вас очень крепко.