Апологеты. Защитники Христианства

Обращаясь, наконец, к внешней жизни христиан, Цецилий ставит им в упрек их бедственное положение, как доказательство слабости или несправедливости их Бога, и уклонение христиан от языческих праздников. «Большая часть из вас, при том лучшая, как вы говорите, терпит бедность, страдает от голода и холода, обременена тяжким трудом, и вот Бог допускает это или будто не замечает: Он не хочет или не может помочь вам; значит Он слаб или несправедлив. Вы чуждаетесь даже благопристойных удовольствий, не посещаете зрелищ, не присутствуете на праздниках наших, не участвуете в общественных пиршествах, гнушаетесь священных игр, жертвенных яств и вина. Вы не украшаете своих голов цветами, не умащаете тела благовониями, вы даже не украшаете венками гробниц. Несчастные, вы и здесь не живете, и там не воскреснете» (гл. 12).

Закончив свою речь, которая ему самому кажется неопровержимою, Цецилий уже с сознанием собственного превосходства делает Октавию вызов: «что на мои слова осмелится сказать Октавий из поколения Плавта, первый из хлебопеков и последний из философов» (гл. 13).

Ответная речь Октавия по конструкции похожа на речь Цецилия и также распадается на три части, потому что Октавий считал нужным опровергнуть все положения Цецилия и шел шаг за шагом по пути, намеченному противником.

«Мой брат высказал, – говорит он, – что ему противно, возмутительно и больно то, что неученые, бедные, неискусные (христиане) берутся рассуждать о вещах небесных; но он должен бы подумать, что все люди без различия возраста, пола и состояния созданы разумными и способными понимать. Поэтому нет ничего возмутительного или прискорбного в том, что каждый занимается исследованием вещей божественных» (гл. 16). Далее Октавий говорит, что все в человеке и даже его внешний вид показывает, что он не только может, но и должен стремиться к познанию природы, а в связи с этим и к познанию Бога. «Мы, – говорит он, – главным образом отличаемся от животных тем, что они, наклоненные и обращенные к земле, неспособны видеть ничего другого, кроме пищи; между тем как мы, имея лицо, обращенное вперед, и взор устремленный на небо, и будучи одарены способностью говорить и умом, посредством которого мы познаем Бога, чувствует Его и подражаем Ему, – мы не должны, не можем не знать небесной красоты, так поражающей наши глаза и все чувства». А как скоро человек будет познавать вселенную, то все здесь укажет ему на ее Творца и Промыслителя. «В самом деле, если только поднимешь взоры на небо и рассмотришь то, что под ним и на нем, то может ли быть что-нибудь яснее и достовернее той истины, что есть некоторое существо превосходнейшего разума, которое проникает, движет и направляет всю природу. Посмотри на самое небо, как широко оно раскинулось! Какое быстрое движение совершается там! Посмотри на него ночью, когда оно испещрено звездами, или днем, когда оно сияет яркими лучами и ты узнаешь, в каком удивительном, божественном равновесии держит его Верховный Управитель. Обрати внимание на то, как от движения солнца происходит год, и как луна, то прибывая, то убывая, измеряет месяцы. Все это не только не могло произойти, образоваться и придти в порядок без Верховного художника, без совершеннейшего разума, но даже не может быть воспринято, исследовано и постигнуто без величайшего усилия и деятельности разума. Не указывает ли нам на своего виновника весна с своими цветами, лето с своими жатвами, осень с спелыми и приятными плодами и зима, изобилующая оливами? А какая предусмотрительность видна в том, что даны нам весна и осень с своей средней температурой, чтобы зима не томила нас только своим холодом, и лето не палило своим жаром и что незаметны и нечувствительны переходы от одного времени в другое! Посмотри, как все растения получают свою жизнь из внутренности земли. Посмотри на вечно волнующийся океан, на эти всегда струящиеся источники, на эти реки, никогда не останавливающиеся в своем течении. Особенно же в красоте нашего образа открывается, что Бог есть художник: прямое положение, взор устремленный кверху, глаза помещенные высоко как бы в сторожевой башне и все прочие чувства, расположенные как бы в укреплении».