Что касается гаданий, предсказаний и вещих снов, на чем Цецилий утверждал существование языческих богов, то Октавий сначала исторически показывает, что не все предсказания и сны сбывались и не все добрые предзнаменования сопровождались успехом, а худые неудачей. Так, например, Павел Эмилий при Каннах потерпел страшное поражение, несмотря на то, что цыплята предвещали успех. Цезарь пренебрег гаданиями, которые воспрещали ему отправиться в Африку прежде зимы, однако, он легко переплыл и победил. Амфиарай предсказал, что будет после его смерти, а не знал, что жена изменит ему за ожерелье (еще при жизни его). Если же предсказания и гадания иногда исполнялись, то Октавий видит в этом главный корень нечестия и языческого обольщения, так как это было делом злых демонов. «Есть, – говорит он, – лживые, нечистые духи, ниспадавшие с небесной чистоты в тину земных страстей. Эти духи лишились чистоты своей природы, осквернив себя пороками, и для утешения себя в несчастии – сами уже погибшие не перестают губить других, и отчужденные от Бога усиливаются всех удалить от Бога, вводя между людьми ложные религии». Существование их признают поэты, маги (Сосфен), совершающие при помощи их свои мнимые чудеса, и философы (Сократ и Платон) (гл. 26). Эти нечистые духи, демоны, скрываются в статуях и идолах; они вдохновляют прорицателей, обитают в капищах, действуют на внутренности животных, руководят полетом птиц, произносят смешанные с ложью прорицания. Они-то отвращают людей от неба к земле и от Бога к веществу. Вселяясь тайно в тела людей, как духи тонкие, вселяют болезни, чтобы принудить людей почитать их за то, что будто они, насытившись кровью жертв и запахом их мяса, исцелили тех, кому перестали вредить». Но эти же духи, имеющие такую власть над язычниками, открыто сознаются в своем бессилии при столкновении с христианами. «Заклинаемые именем единого истинного Бога они тотчас же оставляют тела одержимых ими». Не имея возможности явно вредить христианам, которые их побеждают, они стараются вредить им тайно, настраивают против них язычников, чтобы они, узнавши христиан, не стали подражать им, или по крайней мере не перестали их гнать» (гл. 27).
Не без участия демонов составилась и худая молва о христианах, породившая обвинение их в пороках, преступлениях и содержании странного культа. Дойдя до этого главного пункта своей речи, Октавий далее показывает, что нелепые слухи относительно христиан объясняются или незнанием христиан, или же тем, что язычники переносят на них свои собственные пороки, свои предметы поклонения. Например, слух о поклонении христиан ослиной голове легко мог возникнуть среди язычников, которые чтут Елону, покровительницу ослов, чтут Пана, представляющего смесь человека с козлом, Аписа (быка) и других животных. В обвинении христиан в почитании преступного человека Октавий опять видит такое суждение язычников, которое вполне соответствует их воззрению на религию. Сами привыкшие к обоготворению людей, особенно императоров, они и христианам желают навязать такое же поклонение, не зная того, что Христос, Которого они чтут, был не только не преступник, но и не простой человек, а сам Бог, принявший вид человека. Обвиняя христиан в заклании младенца, язычники опять судят по себе, так как у них существует вытравление плодом детоубийства и приношение детей в жертву. Ничего подобного не встречается в обществе христианском.
«Что же касается нас, – говорит Октавий, – то нам не позволено и видеть человекоубийства, ни даже слышать о них; а проливать человеческую кровь мы так боимся, что воздерживаемся даже от крови животных, употребляемых нами в пищу» (гл. 30).
Еще менее с нравственным обществом христиан мирится обвинение их в половой распущенности, тогда как среди самих язычников она царит во всей силе. Указав при этом на гнусные обычаи персов и заметив, что у египтян и афинян законом допущено супружество с сестрами, Октавий продолжает: «Ваши истории и трагедии, которые вы читаете и слушаете с удовольствием, богаты примерами кровосмешения, и боги, которых вы почитаете, также кровосмесники. А у нас целомудрие не только в лице, но и в уме; мы охотно пребываем в узах брака, но только с одною женщиною, для того, чтобы иметь детей. Собрания наши отличаются не только целомудрием, но и трезвенностью; на них мы не предаемся пресыщению яствами, не услаждаем пира вином; самую веселость мы умеряем строгостью, целомудренною речью и еще более целомудренными движениями тела. Очень многие отличаются всегдашним девством своего не оскверненного тела и этим не тщеславятся; наконец, мы так далеки от кровосмешения, что некоторые стыдятся даже законного совокупления. Мы питаем между собою взаимную любовь и называем друг друга братьями, как дети одного Отца Бога, как сообщники веры, как сонаследники упования», (гл. 31).