Вообще, для христианства характерно повышение роли обменных процессов в общении с богами. Если прежний Бог-властитель, требовал безусловного повиновения, жертвы как «дани», а не как предмета обмена, то в христианстве «жертва» приближается функционально к предмету обмена по принципу эквивалентности: Ты исполняешь определённые поведенческие ритуалы, а я – обеспечиваю твоё будущее. Принципиально то, что при этом в основании этого обмена изменяется определяющий эмоциональный посыл: от чувства страха, покорности и угрозы наказания, он предполагает, по крайней мере, в идеале веру, движимую «любовью». Веру, принятой добровольно через любовь-доверие. Обмен товарный, знакомый ещё с межплеменного взаимодействия на межколлективном уровне в то время уже стал действенным фактором межличностного общения, особенно в эпоху разрушительного обобщающего влияния эллинизма с его развалом традиционных институтов и повышения роли индивидуального бытия. Особенно зависимого населения, или рабов, вырванных из привычного способа существования. Распространение индивидуализации процессов «купли – продажи» способствовало функционированию принципа «обмена» на психологическом уровне подсознания и распространению его на другие сферы бытия, в том числе и в духовные сферы. В иудаизме и раннехристианской литературе торговые и юридические термины и символы получили значительное распространение. Этому способствовал и тот факт, что его социальной базой были социальные низы, торговцы, мелкие ремесленники и т. д. – экономически активная масса, склонная пользоваться привычной терминологией: «утешающей нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих. Ибо по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножаются Христом и утешение наше». (1:4–5) Т. е. «страдания Христовы в нас» – «жертва» наша, вызывающая ответные действия Христа «в утешение наше Христом».
И далее осуществляется утверждение общности страданий и совместности утешений в них в взаимообщении Павла и коринфян через духовный обмен ими: «Скорбим ли мы, скорбим для вашего утешения и спасения, которое совершается перенесением тех же страданий, какие и мы терпим». «Утешаемся ли, утешаемся для вашего утешения и спасения, зная, что вы участвуете как в страданиях наших, так и в утешении». (1:6,7)
Для Павла участие «в скорбях ваших» также необходимо, как и «утешение для вашего спасения» – нравственный долг христианина, основа его существования в общине. Тем более, что «надежда наша о вас крепка». Выражение надежды в крепости веры собеседников для Павла является необходимым рефреном начальной части его Посланий. Как и напоминание о неизбежности «спасения».
И он продолжает «обмен», предлагая им повод для свершения ему сочувствия: «Ибо мы не хотим оставить вас в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии, потому что отягчены были чрезмерно и сверх силы, так что не надеялись остаться в живых» (1:8). Как всегда, Павел не сообщает ничего конкретного. Это для него общая установка: дать неопределённость фона для сочувствия. Вызвать к себе сочувствие, для него достаточно частым приёмом. Могло быть и способом установления более доверительных отношений с собеседниками. Особенно, если эти отношения были напряженными. Как и способом привлечь к себе внимание, удовлетворив собственные психологические потребности. Или и тем, и другим.
Продолжение, с точки зрения психологии, характерно для Павла: «Но сами в себе имели приговор в смерти», – установка обречённого. И не только в данной ситуации, но в большинстве случаев, сопровождающуюся, впрочем, надеждою на Высшую силу: «для того, чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых (характерен выбор аналогии: себя он считает мертвым. –