Но, как уже говорилось: «нетленное» не возникает из «тленного». И «тайна» преображения нуждается в уточнении: «смерть уже является необходимой: «не все мы умрём, но все изменимся вдруг. Во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными и мы изменимся» (15:51), чтобы «облечься в бессмертие». «Тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою» (15:54). И апофеоз завершения: «Смерть! где твоё жало? Где твоя победа?» (15:55)
Но закон, неотъемлем от греха: «Жало же смерти – грех, а сила греха – закон» (15:56). Противоречивость ссылок на писание с греховностью никак не отделяется.
Глава производит впечатление набора значительного количества устоявшихся положений, которые Павел активно использует. Они носят явные следы литературной обработки. Готовые блоки перемежаются с фрагментами явной импровизации, в ходе диктовки Послания.
Принято, что авторство Павла здесь безусловно. А потому, присоединимся к призыву его: «Итак, братия, мои возлюбленные, всегда преуспевайте в деле Господнем, зная, что труд наш не тщетен пред господом» (15:57). И Господь разберётся и оценит вклад каждого в этот труд.
Следуют, без всякого перехода, перечисление поручений коринфской общине: «При сборе же для святых поступайте так, как я установил для церквей Галатийских». Т. е. контакты между церквами были достаточно стабильными.
С обычной обстоятельностью Павел излагает установленный им порядок: «В первый день недели каждый из вас отлагает у себя и сберегает сколько ему позволяет состояние, чтобы не делать сборы, когда я приду». И заканчивает распоряжения с несколько нарочитой скромностью: «А если прилично и мне отправиться, то они (сопровождающие собранные деньги. –
О планах своих предупреждает предположительно, но, определённо, с желанием «пробыть у вас несколько времени». Т. е. он не хочет поставить своих будущих хозяев в неудобное положение своим внезапным посещением. Но пока он в Ефесе до Пятидесятицы. (Т. е. это название уже обыденно и Павел произносит его как нечто разумеющееся.) Тем более, что здесь «для меня отверста великая и широкая дверь, и противников много», – добавляет он без пояснений. Ведь противники – дело привычное, что о них много говорить.
Просит он и принять Тимофея с заботою, «чтобы он был у вас безопасен» и проводить его с миром, ибо Павел ждёт его с нетерпением. Того же желает относительно Аполлоса, по поводу встречи с ним.
Тон всей главы благожелательный, почти домашний: глава семейства распоряжается делами семьи; говорит с людьми, которые близки ему и любезны. «Детей своих» просит быть «почтительными» ко «всякому содействующему и трудящемуся», в частности, к семейству Стефанову, которые «посвятили себя на служение святым». И сообщает о своей радости «по прибытию Стефана, Фортуната и Ахаика: они восполнили для меня отсутствие ваше; они мой дух и ваш дух успокоили». Более тёплых слов трудно и желать.
После приветствия от церквей Асийских и всей братии, Павел добавляет «мое, Павлово, приветствие собственноручно», не забыв, впрочем, предать анафеме тех, «кто не любит Господа Иисуса Христа», но пожелав «любви моей со всеми вами во Христе Иисусе».
В памяти остаются последние слова. И Павел, по-видимому, хорошо это знал.
Второе послание Коринфянам
Приветствие аналогичное приветствию в первом Послании. В качестве адресата вновь повторяется коринфская церковь со «всеми святыми по всей Ахайи». Можно отметить, по возможности Павел старается не отходить от принятых норм общения, пользоваться привычными оборотами и устоявшимися трафаретами сравнений. Оригинальность в данном аспекте не входит в число особенностей его характера.
В следующих стихах (1:3–7) Павел считает необходимым начать глубоко личный обмен чувствами, пронизывающими его и всех христиан, по его мнению, в разделении скорбей и поддержке страждущих. В этом он видит свой долг и необходимость, связующую все христиан в единое целое «страданий христовых»: «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей, чтобы и мы могли утешать находящихся во всякой скорби тем утешением, которым Бог утешает нас самих!» (1:3–4).
Отметим начальные фразы: «Благословен Бог и Отец нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения …». Т. е. грозный Бог Ветхого Завета переосмысливается в новых нравственных категориях любви и милосердия. Напротив, Христу, как это видно из других текстов, передаются карающие функции: Он будущий судья на Страшном суде. Тем самым, происходит передача функций главных персонажей, своеобразный «обмен» ролевыми установками. Собственно, это обычный процесс в развитии религий, когда «наследник», вытесняя Отца, принимает на себя его обязанности, в первую очередь, наказующие. В христианстве это процесс не был полностью завершённым, сравнительно с языческими религиями.