Апостол свободы

Общий нашел доброжелателя и союзника в лице Анастаса Хинова, затаившего злобу на Левского с тех пор, как тот наказал его за вскрытие корреспонденции комитета. Оба они, Общий и Хинов, были людьми, которые не терпят способностей и добродетелей в других людях. Они завидовали Левскому и ненавидели его не потому, что он ошибался, а потому, что обычно бывал прав. Общим руководило ревнивое тщеславие, оно толкало его на самые смешные безрассудства, лишь бы превзойти Левского; он не хотел его страшной ответственности, ему нужна была только его слава, признание. Отсюда и его хвастовство, его стремление произвести эффект, действовать на свой страх и риск, не считаясь с тем, отвечают ли эти действия общему направлению работы. Хиновым же владело озлобление и болезненное желание любым способом ранить или унизить Левского. Обоим не хватало широты взглядов и высоты духа, они не терпели критики и не умели обуздать личное самолюбие. И если Общий удовлетворял его, бушуя в Орханийском районе, то Хинов утолял жажду мести, распуская про Левского разные слухи, обвиняя его во лжи, в стремлении к диктаторству, в том, что он нарочно по три — четыре месяца задерживается в одном месте, чтобы пользоваться средствами комитетов, что дела ой не делает, а только живет на чужой счет и т. д. В этом духе он написал Левскому злобное письмо, в котором перечислял все его прегрешения, а в конце заявлял: «и пчелы до времени почитают трутней, а потом обрывают им крылья, когда увидят, что они только хотят есть на всем готовом. Ты укоряешь Д., а никакого права на это не имеешь. Он тебе деньги дал, а не ты ему, и знай, что заслуга наша, если бы мы тебя слушали, то и по сей день сидели бы на постоялом дворе, и прощайте, приятели!». Затем следовал мстительный намек, угрожавший Левскому физической расправой: «пожалуй, не наступай мне то и дело на ноги, не то когда-нибудь встану и тресну по лбу так, что не забудешь»[196].

Левский принял эти язвительные нападки с достоинством и беспристрастно. Он всегда считал, что в организации не должно быть места личным отношениям, и не хотел, чтобы его втягивали в личные дрязги в то время, как решаются вопросы куда более важные, чем чье-то личное тщеславие. Он проявлял к Общему и Хинову снисходительность, старался быть терпимым в надежде, что они одумаются, но тщетно. В конце августа даже он стал терять терпение; одно гнилое яблоко может испортить целый склад здоровых плодов, и многое свидетельствовало о том, что Общий и его единомышленники, правда, малые числом, служат источником гниения, которое может поразить всю организацию, если не принять самых быстрых и решительных мер.

Левскому было бы нетрудно избавиться и от Общего, и от Хинова; он мог приказать тайной полиции разыскать и убить их, а мог сделать это и сам. В его распоряжении были сталь, свинец и цианистый калий, а также разрешение пользоваться ими по своему усмотрению против тех, кто нарушает устав или угрожает организации. Он оставил им жизнь не из простой щепетильности; конечно, ему не хотелось прибегать к высшей мере наказания, когда речь шла о собственных товарищах, но будь он убежден, что это самое правильное решение, он прибег бы к нему. Однако Левский понимал, что суть конфликта выходит далеко за рамки отношений между его участниками, и потому решил действовать иначе.

Конфликт был не просто столкновением личностей и не являлся борьбой за лидерство. Уникальные способности Левского ценил и признавал каждый, и никто, даже Общий, и представить себе не мог на его месте другого человека. Сутью конфликта было столкновение между дисциплиной и анархией. Речь шла о том, будет ли организация руководствоваться уставом и подчиняться мнению большинства или каждому будет позволено действовать по собственному усмотрению или настроению. Угрозы расправы не трогали Левского. Он знал, что не живет за чужой счет и не стремится к диктатуре; совесть его была чиста, и он не боялся клеветы. Для него лично не имело значения, что Общий не обращает внимания на его приказы, а Хинов оскорбляет его. Значение имело лишь то, что два члена организации пренебрегают ее уставом и что находятся другие ее члены, которые столь слабо понимают значение дисциплины, что смотрят на это сквозь пальцы. Он сам, Общий и Хинов — всего лишь три человека из тысяч членов организации, из миллионов болгар; их жизнь — всего лишь эпизод в истории, а их личное самолюбие и страдания безразличны вечности. Но принцип сочетания демократии и дисциплины — краеугольный камень его учения, — этот принцип должен пережить их всех, потому что без него не только не завоюешь свободу, но и не построишь грядущую республику.