В это время из Трояна подъехал другой запти на смену первому. Заговорили о том, что слышно в городе, какие там новости. Оказалось, что троянский мюдир отдал приказ всем постам искать Левского; слышно, что несколько дней назад его видели в долине Струмы. Заптии мечтали о награде, которая им достанется, если они сумеют его поймать, и один из них сказал, что если бы он получил награду, то взял бы себе еще двух жен. Потом он повернулся к Рыженкову и потребовал у него паспорт. Онбаши (капрал) накричал на него: «Разве ты не видишь, что этот человек — торговец? Будь он плохим человеком, разве он зашел к тебе? Дурак же ты!».
Запти его слова показались убедительными. Никто и не взглянул на Левского, сидевшего в углу; его светлые волосы прятались под большим грязным тюрбаном, а лицо его было загримировано и имело смуглый оттенок. Болгары заказали кофе и угостили и турок, после чего поехали дальше вместе с возчиками. После того, что Левский услышал на контрольном посту, он решил не рисковать и послал в город Рыженкова сообщить комитету, что он будет ждать в селе Колибето, недалеко от Троянского монастыря. Позднее Левский встретился с членами комитета в монастыре и получил от них пять с лишним лир на покупку винтовки для каждого. По свидетельству М. И. Марковича[229]
, собрание продолжалось всю ночь, и Левский все время ободрял их «пламенными речами». Он также сказал им, что едет в Бухарест, расспрашивал о работе и побуждал собирать деньги и вести другую подготовку к восстанию. Члены Троянского комитета просили его остаться с ними, чтобы переждать грозовое время, но Левский сказал, что в интересах дела ему необходимо как можно скорее попасть в Румынию. «Я не боюсь ни глупых турецких заптий, — сказал он, — ни их несчастных шпионов, пока со мной мой черкесский кинжал, а за поясом — револьверы».И все же он не сразу поехал в Ловеч. Он не был безрассуден по характеру и знал, чем грозит ему появление в его бывшей столице. Он заранее и давно примирился со смертью, но не хотел погибать напрасно. «Я берегу себя, — сказал он старой женщине, бабе Доне, у которой ночевал в Трояне, — не потому, что боюсь за свою жизнь. Ее я давно посвятил Болгарии. Верь, что я был бы доволен с улыбкой отдать ее тут же, если бы считал, что она больше не нужна. Я знаю, что еще потребен нашему святому делу. До тех пор, пока сироты льют кровавые слезы, наша первая должность — думать о своем народе. Я еще должен беречь свою жизнь, потому что еще не отдал народному делу все, что могу. Еще не расстрелял все патроны»[230]
.С 10 по 25 декабря он прятался в окрестностях Трояна, а отца Давида послал на разведку в Ловеч. Именно в это время он пишет письмо Орханийскому окружному центру. Он пишет также Большому и просит его передать всем, кого Общий знает, быть начеку и не ночевать дома, и наконец пишет в Ловечский комитет письмо, которое оказалось последним.
Глава третья
По сей день определенные подробности мрачных событий в Ловече не выяснены до конца. Но хотя двух — трех деталей страшной головоломки не хватает и разыскать их по-видимому уже никогда не удастся, это не мешает восстановить картину происшествия в целом.
После того, как общее собрание в Бухаресте приняло устав организации, Ловеч утратил особый статут. Однако для большинства ее членов Ловечский комитет оставался главным комитетом и в практической работе служил штаб-квартирой Левского. Ловеч находится недалеко от орханийской округи, и неудивительно поэтому, что полицейское расследование, начатое в связи с Арабаконацким инцидентом, вызвало в городе серьезную тревогу. Она выразилась в письме Левскому от 7 октября, подписанном председателем комитета, каковым в то время, по-видимому, оказался поп Крыстю[231]
.Поп Крыстю, которому предстояло стать главным действующим лицом трагедии, уже давно был связан с революционным движением. Он получил хорошее образование, интересовался литературой, сам писал стихи. Учился он в Белграде, там же встретился с Раковским и первым познакомил жителей Ловеча с его произведениями. Прежде, чем принять духовный сан, Крыстю занимался торговлей, а также играл активную роль в кампаниях против греческого митрополита Ловеча. Левский был высокого мнения о попе Крыстю, восхищался его эрудицией и писательскими талантами и рекомендовал его Каравелову как человека, который мог бы издавать легальную газету в Болгарии. Коротко говоря, это был человек, пользовавшийся всеобщим уважением и доверием тех, с кем делил чреватые опасностью тайны комитета.