Апостол свободы

Лишь пятьдесят лет спустя, в 1937 году, была обнаружена телеграмма, подтвердившая подозрения Велички; она датирована 24 ноября 1872 года и отправлена Мазхар-пашой правителю Тырново, непосредственному начальнику ловечского каймакана. Последний ее абзац гласит:

«… Но поскольку вышеуказанные Марин и Димитр, согласно указаниям, полученным ими от товарищей, теперь отрицают, что принимали участие в этом гнусном деле, прикажите осведомителю, вышепоименованному попу Крыстю, сообщить вашему превосходительству, каким образом было устроено бунтовщическое собрание в его винограднике и какие другие лица из Ловеча присутствовали. Кроме того, прошу благоволения Вашего Превосходительства прислать нам как можно скорее его последние показания, а также полностью всю его переписку, содержащую его предыдущие показания в качестве доносчика, каковые являются ценной услугой нашему народу и державе, чтобы мы могли представить их уважаемым официальным лицам, назначенным по ираду султана и решению Совета Министров принимать участие в работе особой комиссии»[236].

У нас нет свидетельств того, что поп Крыстю был осведомителем полиции до 18 ноября 1872 года. Он не желал кровопролития и поддался искушению «взять взаймы» не принадлежавшие ему деньги, но это еще не значит, что он был предателем. Кризис произошел в ту ночь, которую он провел в конаке. Позднее он утверждал, что турки его пытали и пытками вынудили признание. Возможно, так и было; потерпев неудачу с Пышковым, к которому он применил ласку, каймакан мог решиться на более грубый метод по отношению к попу Крыстю, — это был его последний шанс добиться повышения по службе и завоевать славу. Крыстю был уже деморализован страхом, а его последняя воля к сопротивлению спасовала перед уверенностью в том, что его выдал не кто иной, как собственные товарищи по комитету, Марин и Пышков. Полный желчной обиды на бывших товарищей и на самого Левского с его тактикой террора, которого он считал виновником всех бед и особенно своего горестного положения, поп Крыстю поддался желанию спасти собственную шкуру и заключил сделку с турками. Позднее он даже хвастал этим в своем «Требнике»:

«Конец мог быть еще ужаснее, если бы поп Крыстю не поступил разумно, не видя иного способа потушить уже разгоревшийся пожар, и хитростью не убедил правительство, что в Ловече нет ничего подобного тому, что ищут из Софии, по свидетельству софийских арестованных, т. е. будто в Ловече существует такое дело и сколько людей в нем участвует, и кто именно»[237].

В чем же заключалась сделка? Этого поп Крыстю не объясняет; он только говорит, что выдал немногих и даже сумел уговорить турок не требовать от него большего. В самом деле, после того, как взяли Крыстю, других арестов в Ловече не последовало, так что и это, возможно, правда. Но что же турки получили взамен, если они согласились отпустить Крыстю в то время, как десятки других членов организации рассказали все, что знали, и все же томились под стражей? И почему Крыстю не отправили давать показания в Софию, несмотря на то, что накануне было отдано распоряжение о его высылке? Сам ловечский каймакан не мог принять такое решение без одобрения свыше. Наверняка имел место обмен телеграммами с Софией, в результате которого было решено, что Крыстю принесет больше пользы в Ловече, чем на суде в Софии.