Аппендикс

Вместе с дедом Флорин выискивал на рынке белоснежного ягненка. Того самого, который приснился одновременно обоим дядьям, благо они были близнецами. Ко снам готовились задолго. Еще за несколько недель до праздника мыли дома до блеска и сами тщательно отмывались каждый день, одевались во все белое и старались держать в голове только чистые мысли. Лишь тогда могли вылупиться грезы о ягненке, стоящем в центре зеленого поля, и о дороге к нему.

Наконец этого барашка нашли и купили, как полагалось правилами, не взвешивая и не торгуясь. Дед смеялся, чесал ему едва видные рожки, и Флорин тоже их осторожно пощупал.

Прошло несколько дней, и ягненок уже узнавал Флорина. «Снежок», – звал он его каждое утро, когда прибегал вывести из сарая на луг. Снежок ходил по пятам, и его уже не надо было привязывать, забегал в дом. Как смешно он бодался! Приставал к кошке тетки Флори, тыкался в нее мордой, будто искал соски, задирал.

Снежок тоже радовался предстоящему празднику, хоть и ждали этого события уже слишком долго. Флоря научила считать до него дни, и, к счастью, незагнутых пальцев оставалось совсем мало. «А когда их не станет, – пообещала она, – должна выздороветь ее мама и его бабушка». – Так она называла разместившуюся за стенкой старуху.

Проснувшись еще затемно, Флорин вместе с ребятней и женщинами яростно таскал с холма девственный песок, по которому пока никто не ступал, и едва зазеленевшие дубовые ветви. Когда на платформе из песка они выросли на несколько метров, принесли два чана. Ягненок бежал сперва охотно и весело, но потом притормозил. Его расширенное поле зрения слева и справа запрудилось людьми, он был испуган. Флорин же так пристально смотрел на него, что не заметил процессию: под руки отец вместе с одним из дядьев тащил старуху. Сзади шло еще несколько человек. Ягненка подтянули к центру торжества.

Коротая часы до главного, мужчины в льняных рубахах на подстилках перекидывались в карты, детвора, визжа, возилась, но все сразу же отвлеклись, когда появился ягненок. Явно он был здесь главным персонажем. Его проволокли вперед, установили над ямой, а он дрожал все крупнее. Был слышен даже звук его дыхания, так вдруг стало тихо. В этот миг, пробив круг напряжения, Флорин, будто деревянная стрела, которую ему недавно удалось сделать, влетел внутрь. Ягненок упал на колени, и отец вытянул сына за шкирку из воронки закипевшей негодованием толпы. Рубашка и руки были в белых шерстинках и липкой крови. Теплая, она резко пахла, и он размазывал ее по мордасам, вытирая слезы и нос.

Когда отмытого, снова в белой длинной рубахе отец привел его назад, народ казался умиротворенным. Горел костер, и на вертеле медленно поджаривался дружок Флоринела. Был уже вечер, когда его сняли с огня. Тем временем принесли три стола и поставили в центр, женщины испекли пресные лепешки, сварили котел мамалыги и переоделись из белого в яркое. «Добрые святые, три великие сестры, распоряжающиеся судьбой, наполните силой и стойкостью тело Зорины до самых костей, и пусть она послужит вам жиром барана, тремя бочонками вина и тремя испеченными хлебами из года в год до конца своих дней. Аминь», – громко речитативом повторял сидящий у головы Снежка старик с длинной чудно́й бородой, которого называли поп. Он вытащил мозг, отрезал у туши язык и протянул болящей, пока она, пошатываясь, удерживалась на ногах и не снимала правой, зажавшей дубовую веточку руки, с груди. Как только поп пропел молитву в третий раз, народ принялся за баранину, мамалыгу и хлеб. Во снах можно было разглядеть все до малейших деталей: где заколоть ягненка, где его зажарить на вертеле. Или, может, сварить из него суп. Как зарыть его внутренности в яме. Но сны никогда не рассказывали о времени после вкушения жертвенного мяса, и каждый теперь мог вести себя, как хотел.

– А ты съел тогда от своего друга? – удержала я вопрос уже на вылете, – подумав, что он мог бы быть сочтен за нарушение границ. Ну что за праздное любопытство? Мало ли кто кого ел? Это не предмет для откровений.

– И она выздоровела? – О, это было уже лучше.

– В тот раз да. Умерла только после следующего праздника. А я потом какое-то время жил в деревне с дедом и хотя бы раз в год наловчился видеть во сне белого ягненка. Хотя бывало, что он должен был сниться совсем не мне, а близким хворого. Иногда вещи залетают в нас просто от страха их увидеть.

Ой. Такое происходило порой и со мной. Вот и теперь я уставилась на очередной свод, под которым застыла статуя-страшилище с мордой льва, всклокоченной гривой, с одним уцелевшим крылом и с перевязанными змеей лапами. Это же была сама Лавиния, которую я только что оставила умирать на руках у Оли в доме Рокко или, точнее, то существо, в которое она превратилась! Что она тут делала, почему и здесь не могла оставить меня в покое?

– Леонтоцефал, – с гордостью погладил его Флорин, а потом примерился, очертил рукой полукруг, как тогда на площади Экседры:

– Здесь я построю библиотеку.

– А кинозал и бассейн? – едко проквакала жаба-чесночница.