— Чего-же ты ругаешься? вс знаютъ, что ты мастеръ покупать попугаевъ. Что-же, купишь?
Молодецъ усиливаетъ брань и ругается самымъ не цензурнымъ образомъ, а сосди такъ и заливаются хохотомъ.
Дло видите-ли въ чемъ. Есть легенда, что когда-то молодецъ этотъ былъ посланъ хозяиномъ на сквейръ для покупки попугая, а ему вмсто этой заморской птицы всучили галку. Съ тхъ поръ молодца этаго, чуть-ли не каждый день, дразнятъ, что онъ мастеръ покупать попугаевъ, а онъ слушаетъ и ругается.
Да и не однихъ молодцовъ дразнятъ, а дразнятъ и хозяевъ. Напримръ при Галканцов достаточно сказать слдующую фразу, чтобъ взбсить его: «а что это дегтемъ пахнетъ?» Фраза эта приводитъ его въ бшенство, онъ начинаетъ ругаться и радъ лзть въ драку; а между прочимъ, человкъ этотъ уже въ преклонныхъ лтахъ. съ довольно объемистымъ брюшкомъ и считается хорошимъ торговцемъ.
Потрунили, потрунили другъ надъ другомъ апраксинцы, да не замтили какъ и время прошло. Начало смеркаться, воротились изъ трактировъ хозяева, выругали молодцовъ за нерадніе къ длу и начали запирать лавки. Прошло еще полчаса и опустлъ Апраксинъ, не слышно ни шуму, ни криковъ; тихо, лишь по временамъ постучитъ палкой сторожъ, да залаетъ, неизвстно на кого, бгающая по блоку рядская собака.
VII
До сихъ поръ, любезный читатель, я съ вами вращался только въ одной половин Апраксина, и мы ни разу не заглянули на самую-то суть, на такъ называемые развалъ и толкучку, а между-прочимъ мсто это носитъ свой особый отпечатокъ и торгующіе тамъ имютъ свой отдльный бытъ, мало похожій на тотъ, который вы уже видли. И такъ войдемте въ толкучку. Войдя въ нее, вы тотчасъ-же замтите въ ней присутствіе женскаго элемента и даже мало того, увидите, что элементъ этотъ преобладаетъ надъ мужскимъ. Вы слышите, что нсколько визгливыхъ женскихъ голосовъ предлагаютъ вамъ купить у нихъ рубашки, чулки, носки и даже ту часть мужскаго нижняго блья, при наименованіи котораго любая пуританка сочла-бы за нужное упасть въ обморокъ. Но торговки, не стсняясь ничмъ, такъ и распваютъ это названіе на вс возможные лады. Торговки эти, извстныя подъ именемъ рубашечницъ, большею частію жены солдатъ, департаментскихъ сторожей, хожалыхъ, курьеровъ и прочихъ служивыхъ людей. Он имютъ лари, занимаются шитьемъ блья и продаютъ его. Здсь вы иногда видите всю женскую половину семейства — мать и дочерей; одн шьютъ въ лавченк, другія стоятъ на порог, перебраниваются съ сосдками и зазываютъ покупателей. Какъ въ вышеописанной половин Апраксина, вы въ какое угодно время, увидите молодцовъ пьющихъ чай, такъ точно и здсь встртите торговокъ, наливающихъ свои желудки, только не чаемъ, а кофіемъ. Кофейники здсь преобладаютъ надъ чайниками. Здсь даже не существуетъ и кастъ; нтъ ни патриціевъ, ни плебеевъ, здсь все — граждане, крпко стоящіе за свободу и равенство; здсь нтъ наемниковъ, а все хозяева; хоть всего и товару на лар ста на два рублей, а все-таки хозяинъ и управляется безъ молодца, разв подъ рукою иметъ какого-нибудь мальчика-родственника. Замчательно, что торговки никогда не бываютъ праздными, все что-нибудь да длаютъ: или шьютъ блье, или вяжутъ чулокъ, и имютъ способность среди этого дла перебраниваться другъ съ другомъ, сплетничать и предлагать покупателямъ товары.
Вотъ стоитъ шкапчикъ съ башмаками. Около него сидитъ на низенькой скамеечк владтельница его, извстная сплетница, Наумовна, жена департаментскаго сторожа, обладающая желудкомъ, имющимъ способность вмщать въ себя баснословное количество кофію. Бой-баба, зубастая, хоть отъ кого, такъ отгрызется. Она вяжетъ чулокъ и перебранивается съ сосдкой-рубашечницей за то, что та отломила ручку у ея кофейника.
— Вишь носъ-то поднимаешь, будто барыня, кричитъ она: — чмъ важничаешь-то? что дочь-то за городовова выдала! видали мы виды-то!… Давно-ли разбогатла-то? Помнишь еще, какъ у сосдокъ по рублю въ долгъ на товаръ выпрашивала; знаемъ мы съ чего въ ходъ-то пошла, — воздахтора [15] Пашкина обошла, тотъ съ дуру-то и далъ сотенную.
— Ахъ ты, халда эдакая, вдьма кіевская! ты что орешь? управы что-ли на тебя нту? Мало тебя мужъ-то за косу таскаетъ, шлюху эдакую! завопила рубашечница, кинула въ сторону работу и подбоченясь встала на порог въ величественную позу. — Да я Ивану Антипычу скажу, такъ онъ тебя въ бараній рогъ согнетъ! придешь поклониться въ ножки, да ужъ поздно будетъ.
— Велика птица, твой Иванъ Антипычъ! — гордовой и больше ничего. Да мн хоть за фартальнымъ посылай!…
Сцена эта имла бы трагическую развязку, мегеры эти вцпились бы другъ-другу въ волоса, ежели-бы передъ скапчикомъ Наумовны не остановилась покупательница и тмъ не прервала ссоры.
— Не покупайте у ней, сударыня, башмаковъ! и два дня не проносите, — подошвы-то приклеены!.. все еще не унималась рубашечница и долго-бы не отстала, ежели-бы ей самой судьба не послала мужичка-покупателя, спросившаго рубашку.