Апраксинцы

Вотъ и теперь, у входа въ вышепоименованный переулокъ, прислоняясь къ дому министерства внутреннихъ длъ, стоятъ чуйки и сибирки въ усахъ, бородахъ, шляпахъ и фуражкахъ. Въ рукахъ они держатъ всевозможныхъ видовъ одежды: рваные полушубки, лакейскіе казакины, красные капельдинерскіе жилеты, въ которыхъ такъ любятъ щеголять ломовые извощики-крючники и водовозы, сапоги безъ подошвъ, полуфраки, ситцевыя рубашки, фуляровые платки, военные и статскія фуражки и т. п.

Въ переулокъ входитъ, судя по одежд, должно быть деньщикъ. Въ рукахъ у него: синія рейтузы, фуляровый платокъ и мдный кофейникъ.

— Не продаете-ли чего?

— Эй, землячокъ, что продаешь’?

— Кажи, кавалеръ!

— Нейди въ нутро, дешевле давать будутъ! кричатъ чуйки и сибирки. Наконецъ одна изъ бойкихъ чуекъ подбгаетъ къ деньщику, вырываетъ у него изъ рукъ рейтузы и разстилаетъ по дорог, придерживая за концы.

— Цна?

— А что дашь?

— Да, нтъ, ты самъ скажи цну — ты продавецъ. Ну!…

— Да видишь, милый человкъ, мн-бы желательно все вмст продать, отвчаетъ, подумавъ, деньщикъ и чешетъ затылокъ.

— А, чохомъ? Кажи!

— Вотъ кофейникъ еще, до платокъ…. новый совсмъ.

— «Тетка Агафья носила, до дыръ проносила.» Новый! иронически замчаетъ чуйка. — Ну, а цна?

Остальныя чуйки и сибирки окружаютъ ихъ.

— Да что съ тебя взять, говоритъ деньщикъ, созерцая рейтузы. — Давай четыре съ полтиной!

— Денегъ домой не донесешь! замчаетъ чуйка и кидаетъ ему рейтузы прямо въ лицо, между прочимъ не выпуская изъ рукъ, а придерживая ихъ за конецъ.

— Ну, а что твоя цна? спрашиваетъ деньщикъ, озадаченный такимъ отвтомъ.

— Кажи! кричитъ сибирка, вырываетъ у него платокъ, стелетъ на землю, встряхиваетъ, смотритъ на свтъ и перевертываетъ во вс стороны.

— Ршето! замчаетъ онъ хладнокровно. — Цна?

— Да все вмст….

— Два цлкача берешь? кричитъ чуйка, все еще не выпуская изъ рукъ рейтузъ.

— Четыре рубля!

— Нтъ, братъ, жирно будетъ, — объшься!

— Два съ полтиной дамъ; кажи! перебиваетъ сибирка.

— Я, пожалуй, хоть и на обмнъ, — мн полушубокъ надать.

— Полушубокъ? идетъ! Подь сюда, у меня есть! Сваримъ кашу…. кричитъ чуйка и тащитъ денщика въ сторону.

— Стой, разорвешь! отбивается отъ него деньщикъ.

— Иди, иди! Смотри, вишь, полушубокъ-то каковъ, что твой тулупъ. Гляди! вещь-то новая была.

При этомъ онъ разстилаетъ полушубокъ по земл и поминутно вертитъ въ рукахъ, чтобы скрыть дыры.

— Смотри, мхъ-то! вишь? вотъ вещь, такъ вещь, доволенъ останешься, сто лтъ «спасибо» будешь говорить. Ей-ей, новый былъ. Нужно съ тебя цлковый придачи взять, а я съ тобой вотъ какъ сдлаюсь: идетъ башъ на башъ!

— Эва! ты что морочишь, давай мн цлковый придачи!

— Нтъ, землякъ, домой не донесешь! Бери свое добро! кидаетъ ему снова рейтузы въ лицо. — Посл жаяться будешь, въ нутро пойдешь и того не дадутъ. Ну!

— Нтъ, не рука!

— Ну, слышишь, на косушку дамъ придачи!

— Цлковый, ни копйки меньше….

— Эй, воротись, на полштофа дамъ!

— Нтъ!

— Ну, пятіалтынный на закуску прибавлю!

Деньщикъ не оглядывается.

— Эй, кавалеръ, воротись, обирай!

Деньщикъ воротился. Чуйка прибгаетъ къ послднему маневру.

— Вотъ теб полушубокъ и вотъ теб на полуштофъ!

— Цлковый и ни копйки меньше.

— Дорогонько…. Несходно….

Деньщикъ снова трогается съ мста. Уловка не удалась.

— Ну, ужъ что съ тобой длать, обирай. При разсчет у чуйки какими-то судьбами не оказывается пятіалтыннаго; она выворачиваетъ вс карманы, даже хочетъ снимать сапоги. Деньщикъ сначала не уступаетъ пятнадцати копекъ, но наконецъ, убжденный краснорчіемъ чуйки, соглашается.

Въ начал моихъ очерковъ и сценъ, я сказалъ, что вс торгующіе на Апраксиномъ раздляются на патриціевъ, плебеевъ и пролетаріевъ; эта-то послдняя каста и процвтаетъ или на развал, или въ описываемомъ мною переулк. Вотъ вамъ одинъ экземпляръ:

По переулку идетъ женщина въ платк на голов и въ коцавейк,- должно быть кухарка, Изъ толпы выдляется оборванная личность зврскаго вида, въ усахъ и съ небритымъ подбородкомъ, — наврное отставной солдатъ. Въ рукахъ у него пара козловыхъ башмаковъ.

— Одн въ Питер! реветъ онъ:- для самой шилъ, на заказъ.

Восклицанія эти сопровождаются ударами башмаковъ подошва о подошву передъ самымъ носомъ женщины въ коцавейк. Получивъ этотъ неожиданный салютъ, она вздрагиваетъ и отскакиваетъ въ сторону.

— Экъ, пострлъ, откуда выскочилъ, что орешь-то! Испужалъ совсмъ. Тьфу, ты чортъ эдакой!

— Эка раскудахталась, — словно барыня? Купи, землячка, дешево отдамъ!

Женщина для того именно и шла, чтобъ купить башмаки: испугъ ея прошелъ; подумала она, подумала, да и остановилась передъ учтивымъ кавалеромъ.

— А почемъ?

И начался торгъ.

А вотъ и еще экземпляръ:

По переулку идетъ какой-то господинъ въ мховомъ пальто, очкахъ и шляп. Онъ натыкается на малаго лтъ двадцати въ фуражк и женской коцавейк. На видъ, физіономія малаго самая жалобная, болзненная, зубы его подвязаны какой-то тряпицей, но почти каждый замтитъ, что повязка эта надта съ цлію закрыть подбитый глазъ. Отъ него такъ и несетъ водкой.

— Послушайте, господинъ, пожалуйте!… говоритъ онъ какъ-то таинственно.

— Что теб надо?

— Тише-съ, тише-съ….

— Что ты останавливаешь, любезный? Чего ты хочешь?