Апрель

Грессер, проскакав вдоль всей демонстрации, отдал какие-то распоряжения казачьим офицерам и скрылся. Из-под арки вышла новая группа городовых и, разомкнувшись вправо и влево, выстроилась по всей длине тротуара — от конных полицейских до казаков. Теперь демонстрация была окружена и оцеплена со всех сторон.

Начала портиться погода. Пошел мокрый снег, стало сыро, слякотно. С канала наползал густой, пронизывающий туман. Ранние сумерки придвинули друг к другу дома, сузили улицы.

В оцеплении шли бесконечные споры: что делать дальше? Саша, Говорухин, Лукашевич, Мандельштам, Туган-Барановский и еще несколько их однокурсников предлагали прорвать казачью цепь и любым способом достичь Невского проспекта, чтобы весть о полицейском насилии достигла центральных районов города.

— Прорвать цепь? — удивленно переспрашивал молодой кандидат в профессора Клейбер. — Позвольте, Александр Ильич, но ведь с нами дамы. Они пострадают в первую очередь.

Девушек-курсисток в оцеплении действительно оказалось очень много, не меньше, чем студентов-^мужчин.

— Перед прорывом потребуем у полиции выпустить женщин, — хмуро сказал Саша.

— Нельзя с голыми руками идти на шашки, — нравоучительно говорил Клейбер. — Дело кончится жертвами, кровопролитием. Между тем никто из нас именно сегодня к этому не готовился.

Большинство поддерживало Клейбера. Говорили, что уже сам факт оцепления демонстрации является прекрасной агитацией против существующих порядков и реакционного правительства. Нужно просто стоять и ждать — это и есть наиболее приемлемая и доступная в данной ситуации форма протеста. А известие о столкновении студентов с полицией и так дойдет до центральных районов города. Посмотрите, сколько народу собралось на том берегу канала!

И тем не менее Саша, Лукашевич, Говорухин, Мандельштам, Туган-Барановский и другие их однокурсники продолжали настаивать на каком-нибудь активном выступлении. Если не прорыв, так что-нибудь еще — действенное и значительное.

Они подошли к шеренге городовых на тротуаре.

— Господин пристав, долго нас будут здесь держать? — крикнул Мандельштам тому самому полицейскому офицеру, который командовал городовыми еще утром, у ворот Волкова кладбища.

— Лично вы можете уйти в любую минуту, — ответил пристав.

— Мы хотим уйти вместе.

— Вместе не разрешается.

— Господа, дружно и энергично, — тихо сказал Говорухин и бросился между полицейскими.

За ним ринулись остальные.

— Куда? Назад!

— Вперед, друзья, вперед!

— Александр Ильич, осторожнее!

— Аня, Аня!.. Ты где?

Схватка длилась несколько мгновений. Мандельштама сбили с ног. Увели под каменную арку во двор участка Туган-Барановского. За ним, ломая и выкручивая руки арестованным, тащили еще нескольких человек. Двое городовых насели на Сашу. Огромный Иосиф Лукашевич резким движением оттолкнул одного полицейского, потом второго, быстро втащил Сашу в общую толпу.

Городовые сомкнули расстроенную было шеренгу.

— Вы что же это безобразничаете? — тяжело дыша, злобно заговорил пристав, поправляя обившуюся портупею. — Хотите, чтобы по закону с вами поступили, как с бунтовщиками?

— Не пропуская нас, вы тем самым совершаете беззаконие! — закричали из толпы.

— По одному можете начинать уходить хоть сейчас, — мрачно заявил пристав, — я уже предлагал вам.

Вдруг Саша увидел, как из толпы вышла Аня.

— Господин офицер, я могу уйти вдвоем с братом? — обратилась она к приставу.

Тот подозрительно оглядел ее и буркнул, отвернувшись:

— Можете…

Аня сделала Саше знак рукой. Саша вопросительно посмотрел на Лукашевича.

— Будем расходиться?

— Надо успеть освободить квартиры арестованных товарищей от нелегальщины, — сказал Лукашевич.

Саша молча пожал Лукашевичу руку, кивком головы попрощался с однокурсниками. У всех был взволнованный, взбудораженный вид. Многие уже устали. День, проведенный на ногах, в нервном возбуждении, давал о себе знать. Настроение падало, наступала усталость, апатия. В этой ситуации предложение Лукашевича, пожалуй, было наиболее правильным.

Саша вышел из толпы, подошел к сестре.

— Идем.

Аня взяла брата под руку, городовые расступились, пристав цепким, наметанным глазом приметил Сашино лицо и, усмехнувшись, приказал выпустить брата и сестру.

Аня и Саша вышли из оцепления.

4

Аресты начались на следующий день. Около сорока участников добролюбовской демонстрации были исключены из университета и высланы из Петербурга.

На квартире, где Саша жил вместе со своим земляком Чеботаревым, собрались инициаторы демонстрации. Когда все расселись вокруг стола, Саша поднялся с места.

— Господа, мы не имеем права оставить без ответа высылку наших товарищей. Мы не имеем права молчать. Нужно действовать.

— Предлагаю собрать митинг протеста на Казанской площади.

— Лучше у Зимнего дворца.

— Слабо, господа, слабо.

— Произвести беспорядки во всех высших учебных заведениях Петербурга, а?

— Вряд ли получится.

— А почему нет?

— Слишком громоздкое мероприятие.

— Так что же, господа, что?

— Что-нибудь более серьезное, более основательное.

— Например?

— Покушение…

— Что-что?

— Покушение. А что?

— Нет, ничего… А на кого же, позвольте полюбопытствовать?