Апрель

— Да хотя бы… ну, скажем, на Грессера, а? Ведь сатрап же, негодяй, весь город спокойно вздохнет, благодарить будут.

— Серьезнее, господа, серьезнее.

— А что — это заманчивая идея. Показать силу. Ведь могли же раньше.

— Что вы конкретно предлагаете?

— Пока ничего. Дайте подумать.

— Нужно привлечь общественное внимание.

— Чем?

— Какой-нибудь очень серьезной акцией. Чтобы эхо было долгое и громкое. Чтобы услышали и правительство и царь.

— Одним словом, господа, нужно дать решительный отпор. Мы должны показать правительству, что не склоняем покорно головы. Нужно дать почувствовать властям, что нельзя безнаказанно оскорблять человеческое достоинство.

— На удар необходимо ответить ударом. Только так можно чего-либо добиться.

— А вы видели, как сочувственно относился к нам народ, когда полиция начала арестовывать товарищей? Говорят, что народ равнодушен к активным общественным проявлениям, к выступлениям против царя и правительства. Это ерунда, ложь! Народ молчит потому, что он забит, задавлен. Он молчит потому, что видит: царь и правительство всесильны. Но стоит только пошатнуть трон, как народ, я уверен в этом, решительно скажет свое веское слово!

— Господа, — громко сказал Саша, — демонстрация семнадцатого ноября не должна быть забыта обществом. Необходимо закрепить ее печатным словом. Я набросал проект прокламации. Позволю себе прочесть его… «Темное царство, с которым так пламенно и вдохновенно боролся Добролюбов, не потеряло своей силы и живучести до настоящего времени. Добролюбов указал обществу на мрак, невежество и деспотизм, которые царили, да и теперь еще царят в русской жизни. Он не только заставил русский народ обратить внимание на свои язвы, но в то же время и указал на те средства, которыми эти язвы могут быть излечены… Только невежество и непросвещенность порождают темное царство, они составляют его силу, дают ему возможность подчинить своему гнету лучшие элементы русского народа. Это темное царство гнетет нас и теперь, но мы не сомневаемся, что дни его сочтены… Манифестация в честь памяти Добролюбова была предпринята петербургскими студентами совершенно с мирными целями, но благодаря циничному вмешательству полиции она кончилась разгромом, арестами и репрессиями. В этом мы видим грубый произвол нашего правительства, которое не стесняется соблюдением хотя бы внешней формы законности для подавления всякого открытого проявления общественных симпатий и антипатий. Запрещая панихиду, правительство не могло этого делать из опасения беспорядков: оно слишком сильно для этого. Оно не могло также найти что-либо противозаконное в служении панихиды. Очевидно, оно было против самого факта чествования Добролюбова. У нас на памяти немало других таких же фактов, где правительство ясно показывало свою враждебность естественным общекультурным стремлениям общества. Вспомним похороны Тургенева, на которых в качестве представителей правительства присутствовали казаки с нагайками и городовые… Итак, всякое чествование сколько-нибудь прогрессивных литературных и общественных деятелей, всякое заявление уважения и благодарности им даже над их гробом, есть оскорбление и враждебная деятельность правительству. Все, что так дорого для каждого сколько-нибудь образованного русского, что составляет истинную славу и гордость нашей родины, всего этого не существует для русского правительства. Но тем-то важны и дороги такие факты, как добролюбовская демонстрация, что они показывают всю оторванность правительства от общества и указывают ту почву, на которой сейчас должны сойтись все слои общества, а не только его революционные элементы. Такие манифестации поднимают дух и бодрость общества, указывают ему на его силу и солидарность, они вносят в его серую обывательскую жизнь проблески общественного самосознания и предостерегают правительство от слишком неумеренных шагов по пути реакции… Грубой силе, на которую опирается правительство, мы противопоставим тоже силу, но силу организованную и объединенную сознанием своей духовной солидарности…»

— Господа, если я правильно понял Александра Ильича, то это призыв к созданию партии?..

— Нужно восстановить «Народную волю»!

— Верно!

— Для чего? Чтобы убить Грессера?

— Господа, правительство уверено, что знамя и идеалы «Народной воли» забыты, погребены навсегда. Мы должны поднять это знамя! Чувство необходимости отпора созрело в нашей среде. Молодежь жаждет деятельности — прямой, настоящей… Такой деятельности, которая давала бы видимые результаты… Ведь могли же открыто бороться с самодержавием Желябов, Перовская, Кибальчич и десятки других патриотов. А разве мы не можем этого сделать?

— Другими словами?..

— Другими словами, речь идет о том, чтобы восстановить террор.

— Террор? То есть вы говорите о покушении на… на…

— Вот именно — на царя.

— На царя?!

— На царя?!

— На царя?!

— А почему бы и нет? Охота тратить силы на какого-то Грессера.

— Но ведь это…

— Трудно? Это вы хотели сказать, да? Желябову тоже было трудно.

— А ведь это здорово! Я — «за».

— И я — «за»!

— И я…