Апрель

— Мальчик мой бедный, ну что ты, что ты…

— Мне так больно было за тебя…

— Не надо, сынок, не надо…

— Тебе тяжело было слушать меня, я понимаю…

— Не надо, Сашенька, не надо…

— Я не мог по-другому… Нужно было сказать о наших взглядах… Нужно было дать отповедь прокурору…

— Он учился у папы…

— Я знаю…

— Я хотела встретиться с ним до суда…

— Ни в коем случае, мамочка…

— Теперь уже поздно…

— Он негодяй, карьерист, он причинил бы тебе только лишнюю боль!

— Я была у Таганцева, Саша…

— Кто это?

— Профессор университета, криминалист… Он был знаком с папой в Пензе.

— А для чего, мамочка?

— Он написал мне записку к Фуксу…

— Фуксу?

— От Фукса зависело разрешение на свидание…

— Зачем ты ходишь к ним, мамочка?

— Николай Степанович Таганцев очень порядочный человек. Он обещал помочь.

— В чем же?

— Он обещал отдельно устроить твое прошение.

— Мое прошение? О чем?

— О помиловании, Сашенька.

— Но я не подавал прошения!

— Надо это сделать, Сашенька, и как можно скорее.

— Мама, это невозможно.

— Невозможно? Почему?

— Я не имею права подавать прошение.:

— Почему, Сашенька, почему?

— Это противоречило бы моему выступлению на суде.

— Но ведь речь идет о твоей жизни, Саша!

— Я не могу.

— Сашенька, милый, я прошу тебя!

— Нет, нет, это невозможно!

— Сашенька, мальчик мой!

— Мама, не надо, не надо…

— Я умоляю тебя, Саша…

— Мама, не плачь. Я не подам прошения.

— Да почему же, Сашенька, почему? Все уже подали…

— И Осипанов?

— Осипанов — нет.

— А остальные все?

— Почти все.

— Кто же еще не подал?

— Кажется, Генералов…

— А еще?

— Андреюшкин…

— Молодцы!

— Саша, объясни мне: почему ты не хочешь?

— Мамочка, да ведь на суде я сказал: убийство царя— общественная необходимость, диктуемая противоречиями развития русской жизни. А если я прошу о помиловании, значит, я отказываюсь от слов? Выходит, приговор подействовал на меня так сильно, так напугал меня, что я меняю свое мировоззрение?

— Саша, я прошу тебя…

— Я не могу изменить свои взгляды за несколько дней.

— Да ведь речь идет не о взглядах, а о приговоре.

— Нет, мама. Я говорил на суде от имени всей нашей группы. Поэтому именно моя просьба о помиловании будет самой неискренней. Я не хочу просить царя ни о чем.

— Но ты же будешь просить не о том, чтобы тебя простили совсем…

— Любая просьба к врагу — унижение.

— …а только о том, чтобы тебе заменили… смертную казнь.

— А чем ее могут заменить? Шлиссельбургом? Пожизненным заключением?

— Это было бы счастье.

— Но ведь это ужасно, мамочка. Гнить заживо, разлагаться духовно. Ведь там и книги-то дают только церковные. До полного идиотизма дойдешь… Неужели ты хотела бы этого для меня, мама?

— Потом можно было бы просить о каторге, о Сибири…

— Нет, мамочка, нет. Я уже примирился со своей участью. Примирись и ты.

— Ничто в жизни не вечно, Саша. Меняются времена, нравы, обстановка, бывают амнистии…

— Мама, ты всегда учила меня быть честным, поступать сообразно со своей совестью. Зачем же сейчас…

— Прости, Саша. Но я мать… Я не вынесу этой муки…

— Мамочка, у тебя есть младшие: Володя₄ Оля, Митя, Маняша. Скоро выпустят Аню…

— Нет, Сашенька, нет! Я не переживу твоей смерти… Нет, нет, нет!

— Мамочка, не плачь, не надо…

— Пожалей меня, Саша, посмотри, за этот месяц я стала совсем белая…

— Мамочка, мама, не надо…

— А что будет дальше, когда…

— Мамочка, не плачь!

— Я умоляю тебя, Саша! Именем папы прошу…

— Нет, мама, я не могу. Не могу… Не могу…

— Сашенька, Сашенька, Саша…

— Не плачь, мамочка…

— У тебя тоже слезы… Возьми мой платок… Дай я сама вытру…

— Мама, прости меня, прости…

3

— Саша, вы делаете огромную, непоправимую ошибку.

— Ошибку? Разве в моем положении можно еще делать ошибки?

— Конечно, можно.

— Нет, приговоренный к смерти не может делать ошибок — он прав во всем.

— Зачем же заранее делать из себя покойника?

— Матвей Леонтьевич…

— Извините… Но вспомните свою мать! На что она стала похожа!

— Это моя мать.

— Да, это ваша мать. Но я-то, я, муж вашей всего лишь двоюродной сестры, почему я должен беспокоиться о здоровье вашей матери больше, чем ее собственный сын?!

— Матвей Леонтьевич, я не уполномачивал вас на это.

— Уполномачивал!.. Да вы посмотрите на свою мать. Ведь никаких же сил у нее больше не осталось! Ведь за рассудок ее страшно!

— Матвей Леонтьевич…

— Год назад похоронила мужа, осталась с шестерыми на руках.

— Матвей Леонтьевич…

— Вся надежда на старших, оканчивающих курс…

— Вы пришли упрекать меня?

— …и вот новость: оба старшие арестованы!

— Я не желаю больше разговаривать на эту тему. Слышите — не желаю!

— Сына этой несчастной матери приговаривают к смерти…

— Не вынуждайте меня к резким словам!

— Он может спастись и не хочет!

— Матвей Леонтьевич…

— Да, да, да! Я Матвей Леонтьевич уже много лет! Но с таким, извините, глупым упрямством, как ваше, сталкиваюсь впервые!

— Вы не хотите понять, что убеждения…

— Ну, где уж мне, дураку! Я всего лишь литератор, каких-то полтора десятка лет печатающийся в столичных журналах!

— Я не это имел в виду.

— Разве могу я понять всю глубину мыслей современного студента четвертого курса?

— Матвей Леонтьевич, не иронизируйте!