Апрельская ведьма

Когда появляется Маргарета, она уже сидит чин чинарем на своем месте и даже ремень застегнула. Маргарета, кажется, довольна, она бросает желтую пачку «Бленда» Биргитте на колени и ухмыляется:

– Владей. У меня свои есть.

Ага. И что теперь прикажете делать? Лопнуть от счастья и затянуть хвалебную песню? Или выйти из машины и вываляться в талом снегу и бензиновых лужах в знак благодарности? Конечно, Биргитте случалось в свое время торговать собой. И не раз. Но не такая она дешевка, чтобы продавать свое прощение за пачку «Бленда».

Омерзительна! Знаем мы, кто на самом деле омерзителен. И кто врет направо и налево – и себе и людям.

* * *

Пятую банку она вытаскивает из-под куртки только тогда, когда они проехали Линчёпинг, – первые четыре она успела влить в себя прямо в сортире, так что потребность уже не такая острая. Теперь можно позволить себе попить две оставшиеся в свое удовольствие, прочувствовать вкус всем нёбом и не спеша слизывать пену с верхней губы.

Банка щелкает и шипит, как раз когда машина поворачивает. Маргарета цепенеет от этого звука и, забыв, что нельзя отрывать глаз от дороги, а рук от руля, таращится на Биргитту. Несколько секунд они на приличной скорости несутся в сторону кювета, это чистое везенье, что они едут в левом ряду, а в правом, рядом с ними, нет машин.

– Осторожнее! – говорит Биргитта. Не кричит, нет, голос ее глухой и тихий. Маргарета, справившись с управлением, сбрасывает скорость и проводит рукой по лбу.

– Откуда у тебя пиво? – спрашивает она, и голос у нее при этом так дрожит, будто на ее глазах только что разразилась мировая катастрофа. Биргитта кивает на дорогу:

– Тут поворот. Ты что, не видела знака? Или ты уже вообще не в Муталу едешь?

Маргарета бросает взгляд в зеркало заднего обзора и врубает поворотник, капельки пота выступили на верхней губе. Все равно ведьма климактерическая при всех шмотках и чудо-кремах… Ах! Какой запах! Можно подумать, настоящее пиво, а не дешевая моча! Но если этого хватит, чтобы ублаготворить и успокоить крысу, пока они не доберутся до Муталы, то ей, Биргитте, грех привередничать. Хлеба нет, так и корочке радуешься, как говаривала Старуха Эллен.

Маргарета останавливается на подъезде, не успев вывернуть на шоссе на Муталу. Тут совершенно пусто, ни единой машины не видно, но Маргарета дальше не едет, мотор глохнет, а она, вместо того чтобы повернуть ключ, падает мордой на руль и стонет:

– Ты их украла! Ты пошла на заправку и украла там пиво!

Когда она снова поднимает голову, морда ее пылает.

– Ты, видно, считаешь, что по дороге в Стокгольм я заеду на эту заправку и оплачу твое пиво? Правда? И мне придется объяснить им, что я позволила старой алкоголичке в сотый раз обвести меня вокруг пальца? – Она медленно качает головой. – Ни разу в жизни я не испытывала подобного унижения. Ни разу!

Биргитта не отвечает, только потягивает свое пиво долгими блаженными глоточками и ждет, когда Маргарета снова заведет машину.

Кстати, ей тоже есть что рассказать про унижения.

Можно, к примеру, рассказать, каково это, когда тебя называют блядью. Можно провести сравнение, можно написать трактат о том, в чем тут разница – когда тебя называют блядью в четырнадцать лет ни за что ни про что или в семнадцать, когда ты и правда уже блядь. Можно также описать ощущения, когда тебя именуют старой блядью и такой уродиной, что надо рожу ладонью прикрывать, а то пиписка валится.

Что хуже?

Ха! Дело вкуса, натурально, сама Биргитта склоняется к тому, что быть блядью все-таки хуже, чем только называться ею. Тогда можно было высоко держать голову, проходя по фабричному цеху, а услышав смешки и сальные шуточки за спиной, уговорить себя, что их порождает прокисшая стариковская похоть. Все ведь ясно: четырнадцатилетняя целочка, с пышной грудью и лилейно-белой кожей, она – цветок, который все мужики на свете мечтают сорвать и который поэтому властен надо всеми мужиками в мире.