Апрельский туман

Не опуская головы, чтобы она не почувствовала мой взгляд, выворачивая глаза наизнанку, изучаю ее лицо. И понимаю: попроси меня кто-нибудь сформулировать, что в ее внешнем облике так сильно привлекает, буквально завораживает меня, — я бы растерялась, не зная, что и ответить. Собранный взгляд, стремительно пробегающий строки… И в то же время я отчетливо вижу: как бы ни была она погружена в книгу, как бы ни казалось, что ее сознание целиком и полностью поглощено сюжетом, — все равно она не здесь, а где-то в себе, сосредоточена только на своем. И это то, что больше всего роднит нас, — невозможность абстрагироваться от собственного мира, как бы ни хотелось это сделать. Невозможность забыть о том, что все бессмысленно и напрасно. Невозможность радоваться простым вещам, которые составляют счастье большинства людей. Невозможность радоваться близким, любящим тебя людям — так сильно и непреодолимо ощущение стены между вами. Не мировоззрение, не мироощущение, не тревожность — но все вкупе: «порок сознания» (ее термин) и наша общая участь. И я никогда не откажусь от нее, от этой тяжкой ноши — это залог нашего взаимопонимания, взаимоощущения, родственности наших миров.

И так она дорога мне в этот момент, так боюсь ее потерять, так невыносима сама мысль, что мы должны будем когда-нибудь расстаться, разбежаться по семьям, по работам, по тупым, бессмысленным интересам, что сердце сжимается тревогой и болью. Хочется подхватить ее, спрятать, увезти в тот мир, откуда она пришла и где найдет наконец успокоение мятущаяся душа. И самой где-нибудь там пристроиться — в уголке, под холмиком. Я думаю, она позволит мне остаться… Боже, какая чушь.

Очнувшись, смотрю на Нику, а она смотрит на меня снизу, и мягкий туман ее глаз ласково обволакивает мою душу, тревоги и волнения как-то незаметно растворяются в теплой дымке. Мне кажется, она поняла, о чем я только что думала. И от чувства, что есть на Земле существо, которое может вместе с тобой находиться в тебе самой, разделяя твои тревоги, твою пустоту и одиночество, наполняет меня каким-то щенячьим счастьем. Потом она снова углубляется в книгу, но я чувствую, что она все еще со мной, — и мне совсем не одиноко.

И как я боюсь того момента, когда нам придется расстаться, как проклинаю свою мнительность и высокомерность, которые заставили составить тот чертов договор, обеспечивающий мне свободу, давно уже не нужную, слепую, самонадеянную сестру моего одиночества! И в то же время закрадывается страх: если бы я не подошла тогда к Нике, она бы даже не посмотрела в мою сторону; закрадываются подозрения, что она вообще во мне не нуждается, что это я, неисправимая фантазерка, сама выдумала — от превышающих все мыслимые пределы тоски и одиночества.

И столько мыслей, столько противоречий, столько сомнений одновременно раздирают голову, что я уже не с нежностью, а с ужасом и недоверием смотрю на лицо на своих коленях, но оно вдруг снова отрывается от книги, и снова моя душа успокоена мягким теплым туманом — и я смеюсь над своей мнительностью. Теперь я точно вижу, что ничего не надумала: Ника точно так же нуждается во мне, она чувствует и понимает меня не хуже, чем себя саму. И даже неотступная мысль о том, что дома все страхи и подозрения снова набросятся на меня, не дадут ничего делать и ни о чем думать, — даже эта мысль не может притупить во мне острое, болезненное чувство счастья.

* * *

Ника читает в основном классику, полагая, что только после того, как прочитает всех «основных», у нее появится право их критиковать. Это ее немного отвлекает. Ей хочется иметь право не согласиться с ними, иметь право утверждать, что все, о чем они писали, было актуально только тогда, а сейчас все эти классики — просто засорение эфира, бегство от собственных мыслей, убежище — пусть не всегда уютное и радужное, но упорядоченное и понятное, — место, где человек может спрятаться от окружающего его снаружи и внутри хаоса. И тем самым совершить самую непоправимую ошибку в своей жизни, ведь чтение не только не помогает сжиться с реальностью — напротив, оно лишь углубляет и расширяет пропасть между миром фиктивным и настоящим. Мне кажется, она просто слишком близко принимает все это к сердцу, но в глубине души разделяю ее точку зрения — у меня было точно такое же мнение насчет книг, только Ника его четко сформулировала.