Аптекарь

«Уже целую неделю Львов похож на закипевший котел, в котором все булькает, бурлит и кружится, скоро, уже скоро 21 марта – Посевной Праздник, праздник Мораны, и народ кинулся готовиться к этому мрачному празднику, как к чему-то веселому и светлому, хотя и был далек он от светлости, поскольку Морана связана с чумой, которая собирала всегда щедрую жатву в городах и селах. И хотя во Львов чума еще не пришла, она была уже не за горами, и коса ее ловко косила, поэтому страх сковывал все мысли горожан. В небе мерещились знаки, кто-то видел Белую Даму на горизонте верхом на белом жеребце, кого-то атаковали муравьи и жуки, тревога проростала и пускала побеги, которыми оплетала все вокруг. Народ требовал развлечений, возможности выплеснуть наружу все свои страсти и забыться хотя бы на какое-то время. Праздник Мораны, когда поминали умерших, на самом деле ничем не напоминал День поминовения усопших, когда засохшие цветы, опавшие листья, дожди, пасмурные дни и длинные ночи вызывают усталость и желание уснуть, когда конец года напоминает конец жизни. И совсем иначе все это воспринимается в марте, когда природа просыпается и дает о себе знать красками, запахами и звуками. В душах людей тогда тоже просыпается весна. Поэтому весь Львов уже неделю жил этими чумными задушками, и каждый мастерил маску какого-то своего предка, умершего или от чумы, или от другой напасти, холеры или оспы, находил в сундуках или на чердаках старое его тряпье, примерял, крутился перед зеркалом и подправлял, где надо. Неважно было, насколько хорошо оно сидит и выглядит, никого это не интересовало, потому что все и так носили маски, за которыми чувствовали себя, как за забралом в своей крепости, могли и голыми выйти в город; стыд пропадал, все условности падали под ноги. Поскольку считалось, что одежда покойника имеет оздоровляющее действие, то это переодевание играло еще и такую важную функцию. Но не только одеждой и маской изображали предков: при этом еще вспоминали какие-то обычаи или особенности умершего – его язык, поведение, все желательно было воспроизвести так, чтобы, появившись на людях, можно было встретить какого-нибудь старого трухлявого деда, который радостно воскликнул бы: «Э, да чтоб меня драный козел в задницу лягнул, если это не пан Цвайгольд!»