Арабская дочь

Малика быстро достает мобильный телефон, отходит и делает несколько звонков, один за другим. Она успела взять себя в руки и холодна как лед, но в ее глазах, сейчас черных как уголь, видны отчаяние и ужас. Вертикальная морщина на лбу и бледность лица тоже свидетельствуют о состоянии ее души.

— Собирайся, мама, едем. А ты, Мириам, иди к себе и укладывайся спать, — отдает она короткие указания.

— Но, тетя, я тоже хочу… — пробует протестовать девочка.

— Без разговоров, я не шучу, — Малика обращается к Марысе тоном, не допускающим возражений. — К тому же тебя, мое дитя, не впустят в палату интенсивной терапии. Утро вечера мудренее, oкей?

Едва волоча ноги, Марыся с опущенной головой идет к лестнице, а женщины спешат покинуть дом. В сумасшедшем темпе доезжают до Центральной больницы. Движение страшное. Поминутно останавливаются машины скорой помощи и частные автомобили, из которых выносят окровавленные тела.

— Половина этих дебилов не должна была получать водительские права. — Злая Малика с ужасом смотрит на тело мальчика лет десяти, которого мужчины вносят на белой окровавленной простыне.

— С дороги, с дороги! — призывают они. — Доктора, быстро!

— Что за бойня! — Малика берет мать под руку и почти бежит в приемное отделение, возле которого толпится народ.

— Мы должны как можно быстрее перевезти бедную Самиру в мою клинику или в какое-нибудь другое место. Если это только удастся.

После толкотни и пары очередных телефонных звонков известный в Триполи доктор заводит женщину-дипломата и ее мать в отделение.

— Состояние тяжелое, очень. У нее повреждены череп, диски шейного отдела, в нескольких местах сломаны руки и ноги, — профессионально информирует Малику стройный доктор-иностранец, демонстрируя свое уважение к женщине. — Делаем все, чтобы спасти ей жизнь. Это сейчас главная задача.

— Она ехала без ремней безопасности, да? — впервые подает голос мать.

— Трудно сказать. — Доктор неуверенно крутит головой. — Девушка ехала очень быстро. Это было ужасное столкновение, и подобных у нас, увы, предостаточно. Вы сами видели, что творится в приемной. И так каждый день.

— Можно ли нам перевезти сестру в другую больницу, например правительственную, или хотя бы в мою клинику? — Малика не сдается и не верит в эту трагически описанную историю.

— Насколько я знаю, вы тоже доктор… — Ординатор с неодобрением смотрит на Малику.

— Я фармацевт.

— Но этому, если я не ошибаюсь, учат также и в Академии медицины, — иронично продолжает мужчина, нервно стискивая при этом ладони. — Лучше будет, если вы узнаете об увечьях, а потом сами решите. Вы, доктор фармакологии, думаете, что у нас нет хороших докторов, что вождя и членов правительства лечат иначе? И что в частных клиниках дело поставлено лучше? Так пойдите и посмотрите на количество больных в нашей больнице. У медиков достаточно случаев, чтобы повысить свою квалификацию! — Доктор скептически кривит губы.

— Я не хотела вас обидеть, — говорит Малика, только сейчас осознав свою бестактность, но мужчина уже отвернулся от них и пружинистым шагом направился к зеленой двери с надписью «Палата интенсивной терапии».

После того как две женщины спешно надели халаты и бахилы, они, охваченные ужасом от предстоящей встречи, входят на цыпочках в зал с несколькими кроватями, отгороженными друг от друга только переносными ширмами. Слышны звуки включенной аппаратуры, щелчки ламп дневного освещения, шипенье насосов, доставляющих больным кислород, и тихое гудение работающих приборов, управляемых компьютером, которые контролируют работу сердца и нагнетание воздуха. В самом конце зала доктор останавливается у койки, на которой лежит почти полностью забинтованное тело. Одна рука и нога — на вытяжке. Пациентка подключена к устройствам, поддерживающим жизнь, от дыхательного аппарата ее голова неестественно отклонена назад. На штативе висят две капельницы: в одной — прозрачная жидкость, в другой — кровь для переливания.

— Вы по-прежнему считаете, что сестру можно перевозить? — резко спрашивает доктор.

— Я этого не переживу, — шепчет мать, не в силах сдержать плач. — Это проклятие, которое пало на всю нашу семью за злые поступки. Да, Малика, чтобы ты знала. Всегда приходит время расплаты. Только почему это невинное дитя, эта самая хорошая и воспитанная девушка должна быть наказана за грехи других?

Она с вызовом смотрит на старшую дочку.

— Я правильно понимаю: тебе хотелось бы, чтобы это я там лежала? — со злостью отвечает ей Малика. — К сожалению, я еще хожу по этому свету, и это я всегда всю семейку вытягиваю из дерьма!

— Любимые, прекратите! — Хадиджа старается разрядить нервную обстановку. — Не время ссориться.

— Что с Дарьей? Кто-то мне в конце концов скажет или будет так, как со смертью моей мамы? — неожиданно включается в разговор Марыся.

— Wallahi, все забыли о нашей крошке! Мы — чудовища! — Мать падает на кровать, закрывая лицо сморщенными руками, и плачет, плачет, давясь слезами.

— Я ее найду, обещаю, даже если настанет конец света. — Малика выходит из дома, демонстративно хлопнув дверью.