Арабская поэзия средних веков

Не скорби и не сетуй, соседка моя,—
Всем живым уготована чаша сия.

Мой сынок, что был ясного солнца ясней,

Он во власти могилы, он пленник камней.

Я отныне чужой в этой жизни земной —

Опочил он, и смерть породнилась со мной.

И когда б не боялся я гнева творца,

Я бы плакал над сыном моим без конца!

И, клянусь, я у смерти бы вырвал его,

Коль могло бы судьбу изменить колдовство!

Не страшусь умереть, как испить из реки,

Где мы все наполняем водой бурдюки.

Не хочу выставлять мою скорбь напоказ,

Но о сыне скорблю каждый день, каждый час.

Вопли плакальщиц юных о нем говорят,

Стоны голубя раны мои бередят.

Я молчу, застывает слеза на глазах —

Отпусти мне грехи за терпенье, Аллах!

Но позволь, о господь, попенять в тишине

На великую боль, причиненную мне.

Повинуясь призыву судьбы, он ушел —

Удивленья достоин судьбы произвол!

Я, как птица, дрожу, что попалась в силок,—

Почему был жесток и безжалостен рок,

Почему эту юную жизнь не сберег

И задолго до срока прервал ее срок?..

Он был деревцем вешним, встречавшим зарю,

И на юношей ныне я с грустью смотрю.

Он увял, мой Мухаммад, мой нежный росток,

И на старости лет я теперь одинок.

Ароматным он был, как невесты венок,

Благовонным он был, как расцветший цветок.

Благородным он был, словно чистый клинок,—

Кто его на рассвете из ножен извлек?

Ускакал он, как всадник в предутренний час,

Захватив скакуна запасного для нас.

Предстоит нам за ним на закате идти,

Ибо нету для смертных иного пути.

Мы в недобром, неправедном мире живем —

Так чего же мы ищем, чего же мы ждем

И на что мы надеемся, толпы невежд,

Переживших разлуки и гибель надежд?..

И всегда я дрожу, пораженный бедой,

Кто б ни умер — младенец иль старец седой.

«Наступила ночь, и нрав твой вздорный…»