Арабские скакуны

— Никаких котлет не было и в помине! Да! Ни в одном из заведений вашего сына не подавали мясного! Ни в одном! Но стоило сказать об этом распространителям слухов, как они тут же говорили, что котлеты продают не в кафе, а в кулинарию, которая в торговом центре и которая вашему сыну не принадлежала! Да! Директору торгового центра пришлось даже специально выступать с опровержением, показывать производство котлет, показывать холодильник с коровьими тушами, мясорубки, фарш. Правда, это было уже после смерти вашего сына, не далее чем вчера, это как бы снимало часть слухов, постфактум, но погиб-то он под знаком котлет. Все-таки люди странные существа!

— Я согласен. Они очень странные, — в худом было что-то особенное, с ним хотелось поделиться, хотелось быть с ним откровенным. И я сказал:

— Неизвестно чего от них ждать. Ждешь добра, получаешь гадости, ждешь гадостей, тебе целуют руки…

— Вам целовали? — быстро спросил худой. — Хотя — да, понятно почему. Вы его отец! А мне никогда не целовали рук, передо мной не становились на колени. Вы когда-нибудь кому-нибудь дарили фотографии с дарственной надписью, чтобы этот человек поставил вашу фотографию на полку и смотрел на нее, вспоминал вас?

— Дарил, — сказал я. — Я дарил свою фотографию бабушке. Дарил одной женщине. Нет, даже двум… А что?

— В вас гнездится нечто, о чем вы сами не подозреваете, — худой вдруг взял меня за руку и крепко сжал. — В вас бродят суровые силы, кипят соки. Перед вами очень большие перспективы. Вы знаете об этом? Вам предстоит дарить свою фотографию тысячам людей. Может быть — сотням тысяч. Может быть — миллионам.

— Послушайте, — после некоторого колебания я отнял руку. — О каких перспективах вы говорите? Я уже не молод, совсем не молод. Перспективы были у моего сына, но его убили…

— А тут всех убивают, — вклинился в разговор взятый на торговле наркотиками учитель. — Тут без этого не могут. Убьют, а потом орут на похоронах. Плачут, просят прощения. Потом напьются до соплей и снова убивают…

— Не слушайте его! Не слушайте! — худой быстро взял ещё одну сигарету. — Это у него таски. Он вообще-то человек добрый, мухи не обидит, но вот под кайфом всякие ужасы, всякую, понимаете, околесицу несет…

Краем уха я услышал звук шагов, кто-то подошел к двери нашей камеры, заглянул в глазок. Я посмотрел на дверь, встретился взглядом с наблюдавшим за нами, наблюдавший моргнул, отпрянул от глазка, и глазок закрылся шторкой.

— Понимаете, — медленно, с расстановкой сказал худой, — вашего сына убили не из-за всех этих глупостей, не из-за всяких там слухов. Существовала версия, ее озвучивали еще тогда, когда сын ваш был жив и ничего, казалось, его жизни не угрожало, — версия, будто ваш сын шпион, будто он приехал в Кокшайск, чтобы быть поближе к военным секретам, чтобы этими секретами овладеть, что за секреты он готов щедро платить.

— И было кому? — спросил я. — Имелись продавцы?

— Конечно, — худой попытался вновь взять меня за руку, но я руку отдернул, — конечно! Продавцы были. Вот я, например. Я сам предлагал вашему сыну купить у меня проект системы наведения ракеты на цель. Ракета «море земля», специальная ракета для обстрела побережья с водной глади, точность достигалась уникальная, отклонение в несколько сантиметров от цели, точнее — не больше сорока пяти. Вы понимаете? При взрыве, после которого оставалась воронка около пятидесяти метров в диаметре, отклонение сорок пять сантимеров. Сорок пять сантиметров… Мое ноу-хау, уникальная разработка, несколько лет упорного труда, предлагал за четыре тысячи долларов, мне были нужны деньги на операцию, но он даже не стал со мной разговаривать. Он, узнав, что мне нужно, зачем я пришел, приказал меня выгнать. Я, если честно, не обиделся, но я — это я, я человек цивилизованный, мне и в голову не пришло бы мстить, а вот другие, те, кому тоже были нужны деньги и кого он тоже не стал слушать, у кого тоже не стал покупать секреты? А? Эти люди вполне могли сделать что-то такое, что-то такое замыслить… Ведь слухи не возникают на пустом месте. Значит — у кого-то он что-то купил! Так почему он не хотел покупать у других? Люди могли обидеться, те, кого он выгнал, вполне могли обидеться. Я не обиделся, но другие — вполне, вполне могли…

Бедный мой мальчик! Из него делали бога, шпиона, главу садистской секты, торгующего котлетами из человеческого мяса, извращенца-гастролера. Кем он был на самом деле?

— Меня утром отпустят, и я пойду в морг, — сказал я. — Мне надо увидеть его тело. Тело должны отправить к матери, в Америку, пока оно не погребено, всем распоряжается его мать, она хочет, чтобы тело перевезли, чтобы оно было похоронено там. Там красивые кладбища. Ровный газон. Тенистые аллеи.

— Бывали? — быстро спросил худой.

— Нет, — признался я, — не довелось…

— Я изъездил полмира, — сказал худой. — Ничего там нет хорошего, ничего! — он зашелся в кашле, потом поднялся, приподнял крышку параши, ловко и длинно под нее сплюнул.

— Вы надеетесь выиграть процесс? — спросил он быстро. — У вас уже есть адвокат?

— Откуда вы всё знаете?