Арабский халифат. Золотой век ислама

Однако на своих неприятелей аль-Валид обрушил возмездие. Он не направил его непосредственно на семью предшественника, потому что это разозлило бы Омейядов; он только велел выпороть Сулеймана ибн Хишама и затем посадить в тюрьму в Аммане. Но махзумитам Ибрахиму и Мухаммеду пришлось расплатиться за то, что они выступали против него за сына Хишама, который был потомком их сестры. Сначала их пригвоздили к позорному столбу и выставили на всеобщее осмеяние в Медине (в субботу 17 шабана 125 года, то есть 14 июня 743 года), где они заслужили жгучую ненависть, а потом их отправили в Куфу к Юсуфу ибн Умару, чтобы тот запытал их до смерти, и этот приказ он добросовестно выполнил. Бану кака из абситов постигла аналогичная участь; они также поддерживали Хишама в его намерении лишить наследства племянника в пользу собственного сына. Их лишили власти в Киннесрине и Химсе и отдали на милость мстителя – фазарита Язида ибн Умара ибн Хубайры, чьего отца за 20 лет до того они подвергли бичеванию по приказу Хишама. Старая братская вражда между абситами и фазаритами имела здесь кровавое продолжение. Как в Химсе и Киннесрине, также в Медине и Дамаске он снял наместников Хишама и назначил новых. В Медину он отправил брата своей матери Умм аль-Хаджжаджа Юсуфа ибн Мухаммеда ибн Юсуфа ас-Сакафи; в Дамаске он поставил человека из того же семейства, прямого потомка аль-Хаджжаджа – Абдул-Малика ибн аль-Хаджжаджа ибн Юсуфа, и связанного с кайситами через родственников со стороны матери.

Но на двух главных постах – в Ираке и Хорасане – он оставил тех чиновников, которых там нашел: Юсуфа ибн Умара и Насра ибн Сайяра. Он даже оставил при себе в качестве доверенного лица Абраша аль-Кальби, который занимал то же положение при Хишаме. Его сопротивление последнему носило всецело личный характер. Даже в религиозных вопросах, хотя по характеру он весьма отличался от него, он придерживался довольно схожих принципов. Из двоих друзей-богословов предшественника он ненавидел того, кто выражал неприязнь к нему, и проявил благосклонность к тому, кто благоразумно помалкивал. Он относился с той же враждебностью, что и Хишам, к еретикам-кадаритам, полностью одобрил изгнание их вождей на остров Дахлак (близ Массауи) и строго надзирал за соблюдением этого приказа. Религия не должна была перейти из практики и привычки в размышление. Некоторые описания у Феофана могут создать впечатление, будто он преследовал христиан, но это на него не похоже. По сути дела, он, видимо, вообще не имел никакого отношения к мерам, принятым в столице против Петра Дамасского и финансового чиновника Петра из Маюмы. Оба они обрекли себя на мученическую смерть тем, что оскорбили ислам и пророка. Переселение киприотов в Сирию не имело никакой связи с религией.

В целом аль-Валид II лишь играл со своей властью. Он относился к обязанностям правителя как к развлечению и никогда не занимался ими всерьез и вдумчиво. Даже будучи халифом, он продолжал жить в пустыне восточнее Иордана. Желчный, мизантропический характер, свойственный ему в юности, так и остался с ним. Даже после смерти Хишама аль-Валид держался вдали от круга, к которому на самом деле принадлежал, и отделил от себя круг родственников и равных. Он не обращал внимания на общественное мнение и никогда не позволял ему на себя влиять. Конечно, у него была придворная канцелярия, но лошади и гончие, певцы и певицы, поэты и литераторы, как и раньше, образовывали ближний круг, в котором он предпочитал пребывать. Днем он скакал по пустыне, подвиги физической силы и выносливости давались ему легко и были ему необходимы. Запрыгивая в седло, он мог вырвать из земли колышек, прикрепленный к его ноге. Ночи он проводил за пирами. Его отличало глупое, бессодержательное ощущение власти. Ему хотелось, чтобы все женщины были львицами, чтобы приблизиться к ним смели только сильные и храбрые мужи. Но он не погружался в обычное распутство. Близость с куртизанками уживалась в нем с восторженной любовью к знатной даме, за которой он долго и напрасно ухаживал и которую вскоре потерял, так как она умерла. Что угодно могло вдохновить его на коротенькую песню, и в них он умел выкристаллизовать настроение минуты с легкостью, изяществом и оригинальностью. Из них можно было бы собрать всю его биографию, если бы только они в большей полноте сохранились до наших дней, но, так как он был халифом, его поэзию нельзя было сохранить и опубликовать, а разве что украсть. На самом деле порой он даже проповедовал в стихах. Аль-Валид мог бы сделать все, но все для него было лишь прихотью, а его прихоти менялись в одно мгновение. Он погружался в ученые богословские беседы, а потом снова устраивал пьяный разгул и смеялся над святыми мужами. Он был не способен никому отказать в просьбе и в то же время мог быть не просто увлекающимся, а необузданным, как ребенок. Власть была для него проклятием[173].