Арарат

— Эх, Ашхен, ты всегда думаешь о других! Ты лучше подумай о том, чтобы этот подлый человек не толкнул твоего мужа на какой-нибудь недостойный поступок. А жена с детьми как-нибудь проживут. Не будет же она сидеть дома, наверное, поступит работать.

Ашхен задумалась. Как хорошо, что Марджик помогла ей узнать этого Заргарова. Теперь она нашла объяснение своей неприязни, теперь, если она встретит на митинге этого человека, она будет во всеоружии.

Она предложила Марджик пойти на митинг, но Марджик отказалась, заявив, что идет на занятия кружка противовоздушной обороны.

* * *

В шесть часов в просторном концертном зале парка «Флора» даже иголке негде было упасть. В первом ряду сидели военные — рядовые бойцы, сержанты и командиры вместе с семьями.

В других рядах бок о бок сидели люди самых различных профессий, а также студенты и учащиеся девятых и десятых классов. Войдя в зал, Ашхен стала искать глазами Тартаренца. Он сидел вместе с Заргаровым в седьмом ряду. С минуту колебалась — ей не хотелось подходить к ним, но Тартаренц, не сводивший глаз с входа, приподнялся и стал махать рукой. Ашхен поневоле пришлось подойти и сесть рядом с мужем.

Рассматривая собравшихся на митинг, Ашхен иногда поглядывала на мужа, думая: «Да, Тартаренц как будто изменился к лучшему, но почему он подружился с этим Заргаровым?» Когда ее взгляд нечаянно падал на Заргарова, она вспоминала рассказ Марджик и он казался ей еще более отвратительным.

…Митинг начался. Забыв обо всем, Ашхен слушала докладчика, «Все для победы!» Этот лозунг, который Ашхен много раз слышала с первых же дней войны, как бы заставил ее встряхнуться. Да, позабыть о мелочах, принести в жертву все!.. Можно простить многое даже этому Заргарову, если он способен честно работать в эти трудные для родины дни.

Она невольно переводила взгляд на Заргарова и тотчас же упрекала себя за снисходительность: нет, нельзя прощать его, если то, что рассказывала Марджик, правда.

На трибуне появился Вртанес. Вся превратившись в слух, Ашхен смотрела на писателя, который казался взволнованным, нервно приглаживал рукой уже начинавшие седеть волосы над широким лбом. Обратившись со словом приветствия к уходившим на фронт бойцам, он заявил, что многие писатели едут на передовые линии, чтобы защищать родину. Он выразил твердую уверенность в том, что война закончится победой братских советских народов во главе с великим русским народом.

Последние слова Вртанеса потонули в громе аплодисментов. Зал снова громко зааплодировал, когда председатель сообщил, что сейчас выступят некоторые из призывников.

Слово было предоставлено рабочему машиностроительного завода. Вытянув могучие руки, он сказал:

— Вот этими руками я уже десять лет работаю молотом. Теперь враг вынуждает меня сменить молот на винтовку… Так будьте уверены, что винтовка в моих руках будет служить так же верно, как служил молот!

На сцену вышел человек могучего сложения. Это был уроженец Двина Гарсеван, недавно провожавший Асканаза на аэродроме. Он был уже в военной форме. Выйдя на сцену, он снял пилотку, но тут же надел ее набекрень, что вызвало легкий смех в зале.

— Товарищи, — начал Гарсеван, — я не привык говорить речи. Скажу только, что вчера сдал свою садоводческую бригаду нашему семидесятилетнему Наапету-айрику. Сдал — и завтра утром уезжаю на фронт. В присутствии всех людей, сидящих в этом зале, клянусь Араратом, что не сниму с себя обмундирование советского бойца, пока последний фашист не будет выгнан, как говорится в нашем эпосе «Давид Сасунский», подобно вороватой собаке, из пределов нашей страны. И это будет так, потому что мы ведем войну за правое дело!

Зал загремел от аплодисментов. Горячо аплодировала и Ашхен. Когда Гарсеван, спустившись со сцены, хотел сесть рядом с Наапетом, тот встал и поцеловал его в лоб.

Председатель объявил:

— Слово предоставляется Унану Аветисяну.

Застенчиво вышел молодой человек лет двадцати семи, крепкого сложения и с выправкой военного. Окинув взглядом зал, он громко сказал:

— Дорогие товарищи, нас пятеро братьев. И все мы сегодня попрощались с нашей матерью, нашими женами и детьми, чтобы уехать на фронт. Перед всем армянским народом мы клянемся вернуться на родную армянскую землю только тогда, когда враг будет сломлен и изгнан. Вот все, что я хотел сказать. — Он повернулся и поспешно сошел со сцены.

Все зааплодировали. Из рядов выбежала девочка и протянула большой букет Унану. Тот взял цветы, поцеловал девочку и сказал чуть слышно:

— Для тебя, моя маленькая, для того, чтобы ты и другие дети росли свободными и счастливыми!

Когда девочка вернулась в зал, ее стали спрашивать: «Что он тебе сказал, что сказал?»

— Сказал… сказал, что я буду счастливой…