Арбалетчики в Карфагене

А уж когда по всем многочисленным караванным тропам Сахары запылят — ага, «день-ночь, день-ночь, всё по той же Африке» — нумидийские легионеры, а в Средиземном море начнут распугивать рыбу плеском вёсел — хоть и бестолково, но весьма внушительно — эскадры нумидийских трирем, в Риме неизбежно призадумаются и озаботятся. На хрена им, спрашивается, свежеиспечённая великая держава — мало того что возникшая прямо у них под боком, так ещё и путающаяся под ногами со своей великодержавной политикой? На Востоке проблем по горло, в Испании проблем по горло, в Галлии проблем по горло, а тут ещё и эти! Они-то куда лезут?! А на место их поставить пока что и повода законного нет, да и нечем — не бесконечны силы даже у Рима, и есть пока для них задачи поважнее какой-то Нумидии. А значит, любой местный союзник в противовес ей лишним для Рима не будет. Почему бы и не Карфаген? Мавритания, правда, ещё есть, но ведь это же вторая Нумидия, только чахлая, и вдобавок ещё более дикая и отсталая. Это сколько же денег и усилий в неё вбухать надо, чтобы достойный противовес той Нумидии из неё вырастить? А Карфагену ничего не надо, ему только эти ограничения по условиям мирного договора скостить, и он сам до новых указанных ему пределов свою мощь нарастит. Окончательно же решить карфагенский вопрос можно ведь и позже, а пока — пусть поживёт и послужит интересам Рима…

— Может, так всё-таки и спасти Карфаген в конце концов удастся? — загорелся Арунтий, оценив потенциальный расклад.

— Вряд ли, досточтимый, — охладил я его. — Богатство Карфагена всегда будет и соблазном, и предметом опасений для Рима, а законный повод для его уничтожения найти или организовать нетрудно. Рим уже обзавёлся заморскими провинциями в Испании, так что прецедент создан, и распространить его на все окрестные земли — дело времени. А уж Африка настолько богата, что от такого куша Рим не откажется.

— Но ты ведь говоришь про новую армию. Она ведь будет лучше старой?

— Лучше той, в которую превратится старая армия после изгнания Ганнибала. Но против Рима этого недостаточно.

— Даже с вашими военными машинами?

— Рим не боится и больших потерь в людях — ведь италийки ещё нарожают. А римский легионер замуштрован до состояния куклы и собственного центуриона с палкой боится сильнее, чем противника. В нашей истории лет за триста до нашего времени уже были те военные машины, которые мы пытаемся сделать здесь. И их были не десятки и не сотни, а многие тысячи. Все европейские армии были вооружены ими, но войны в Европе не прекратились. Солдат муштровали ещё хлеще, чем римских легионеров — и они шли в атаку под пулями и картечью. По ним стреляют, падают убитые и раненые — а уцелевшие тянут носок сапога, боясь схлопотать палкой по спине за неправильный шаг, — я показал тестю образчик шагистики незабвенного восемнадцатого века из той старой французской кинокомедии «Фанфан Тюльпан».

— Но какой смысл в таком шаге? — не понял тесть.

— А чтоб красиво выглядело со стороны — главнокомандующий ведь наблюдает, и надо, чтоб ему понравилось.

— А потери? Ведь при таком шаге не прикроешься даже большим щитом!

— А их уже и не было, этих щитов — ни больших, ни маленьких. Даже панцирей со шлемами уже не было. Зачем, когда их всё равно пробивают пули?

— Но ведь это же значит — гнать солдат на убой! Какой смысл?

— Они изображают механизмы. Все одинаково шагают, с одинаковым оружием, в одинаковой одежде. Их даже парики из пакли носить заставляли, чтоб и волосы были у всех одинаковыми. Военная наука в то время считала солдат механизмами и делала из них механизмы. По ним стреляют, половину уже уложили, но уцелевшие продолжают шагать как ни в чём не бывало. А за ними идут всё новые и новые, абсолютно одинаковые сами и одинаково шагающие. А разве могут живые люди выиграть войну у таких механизмов?

— Так ведь какие потери!

— А ничего, простолюдинки ещё нарожают. Европа была перенаселена, и нужно было куда-то девать лишних людей. Вот их и укладывали на полях сражений.

— А если солдаты всё-таки кончались?

— Время от времени так оно и случалось. Тогда заключали мир и ждали, пока подрастут новые. Дожидались, набирали, муштровали — и начинали новую войну.

— Гм… Ну и стратеги! Уму непостижимо! И чем всё это кончилось?

— Так и воевали почти два столетия, пока не появилось новое скорострельное оружие. Оно уже успевало убить всех, кто шёл в такую атаку, и такие армии перестали побеждать — солдаты кончались раньше.

— Ну и стратеги! — повторил потрясённый Арунтий. — Так, погоди! Ты ведь не просто так мне об этом рассказал, верно? К чему ты клонишь?

— Рим воюет примерно так же, досточтимый. Не до такой степени, но в целом — с таким же почти подходом. Легионеры — расходный материал, который незачем беречь. Кончатся римляне — есть ещё прочие латиняне, кончатся они — есть ещё и подвластные италики, а Италия многолюдна.

— Ты упомянул о новом скорострельном оружии.

— Такого нам здесь не сделать. Даже дульнозарядного примитива не сделать в больших количествах, да и незачем это.

— Это почему же?