Арбатские подворотни

Но она не спала. Устремив взгляд в незашторенное окно, она лежала не шевелясь, даже не пытаясь уснуть. Конечно. Она проститутка, б… подзаборная, шлюха, подстилка, валютная девка… Ее надо стрелять, давить, пороть на площади. Все правильно. Возьмут плетку, задерут юбку, за которую она этой Нинке-фарцовщице две с половиной косых отстегнула, спустят трусики, которые по полсотне покупает! Бейте, стегайте! Кто бить-то будет? Игорь — шоферишка, левак? За душой ни копья! Серега — махинатор — грошовую монтировку жалеет? Может, менты? Сутками работают, любой козел их помоями обливает, а то и ножом пырнет и сколько получают? Меньше дворника. Вот если пришьют, небось вдове сотню на пособие подкинут. А может, академики пороть будут? Тем, она слышала, до гроба по полтысячи платят за то, что храпят на своих заседаниях. Полтысячи! В десять раз меньше, чем она в месяц зашибает. Ой, не могу! Она, значит, десять раз академик! «Стрелять, пороть!» Ах, какие все благородные! Она собой честно торгует — лишнего не требует, не хотите — не берите, идите к телеграфу, там по полтиннику просят. На любой кошелек есть товар. А в магазинах хрен найдешь, чего хочешь. Там и обвесят, и обмерят, и сверху возьмут. Но там же все честные, все благородные! Не то, что эти проститутки! Стрелять их! А с кем гуляют? Со вдовыми только, да? На тебе! С женатыми гуляют, между прочим. Мы, значит, мразь, а они, гулящие, они все честные — отцы, мужья образцовые. Хоть на Доску почета вешай. Все такие замечательные! Что ж, пожалуйста, она готова идти машинисткой, как эта Танек, секретаршей или санитаркой. Только на что одеваться, где такие сапожки — фирму, губнушки, шубки покупать? Интересно, вот Танек, она что на свою сотню или сколько там рэ, одевается? Прямо! Небось или предки подкидывают, или какой-нибудь постоянный Гор есть. Так в чем разница? Только что к «Националю» не ходит. Порядочная! Вот станет Тутси пенсионеркой, тогда на свои будет жить, а пока молодая и красивая, уж извините, хочется и одеться, и наесться. Так что неизвестно еще, кто умней да честней. А то стрелять, пороть… То-то, когда она трусики скидывает, Игорь не за плетку хватается… Пороть! Еще какую-то «группу самозащиты» выдумали…

Но тут она вспомнила, сколько презрения слышалось в голосе Игоря, когда заговорили о проститутках, и волна жгучего отчаяния захлестнула ее. Она задыхалась, ее душили слезы… Если б могла, она сейчас сама застрелилась бы.

Но в конце концов снотворное начало действовать, ее внутренние монологи становились все путаней и бессвязней. Постепенно она погрузилась в тяжелый, беспокойный сон…

Уж если Игорь не заглянул в конверт, который передал ему Олег, то тем более Тутси не стала этого делать. Да и настроение было паршивым. После искусственного «снотворного сна» она ощущала вялость, «ватность» в голове (как выразилась Иринка). Ей было ни до чего. Игорь, как все очень здоровые люди, не понимавший, что значит болеть, но искренне сочувствующий этим странным людям, которые болеют, старался опекать Наташу, наливая чай из термоса чуть не литрами, пичкал ее огромными бутербродами, отчего ее едва не стошнило. Когда вернулись в Москву и подвезли ее к подъезду, Игорь вспомнил о письме и виновато спросил (морочит ей, бедняге, голову со своими просьбами):

— Так возьмешь для ксерокса или как?

— Давай, — сказала Наташа и спрятала конверт в сумку.

Вечером она была в форме. Собственно, она все время была в форме, но когда пять человек талдычат, что у тебя болит голова, то никуда не денешься — голова начинает болеть.

Прошло и плохое настроение.

Проститутка? Ну и что? Горите вы все синим пламенем! Да пообещай тому же Таньку или Иринке ее сапожки (недаром при виде сапожек они аж глаза закатывали от восхищения, и от зависти небось тоже), они упадут тут же, лапки в стороны — бери. Недотроги! А потом, кто они такие, чтоб судить? Машинистки, шоферня! Было время, ей многие ее знакомые да партнеры говорили: инженер — престижная профессия, ну не инженеры — те всегда на паперти стояли — офицер. Вот офицер! А сейчас их так долбят, военных, что они скоро будут погоны прятать, когда на улицу выходят. Бармены там, продавщицы в «Березках» — вот престиж, солидж, первый класс. Ну еще ломщики иногда, крупная фарца. А теперь? Теперь путанка, валютная девочка, а попросту — шлюха высшего класса, вот у кого престиж. Кто с ними сравнится? Разве что рэкетиры, их бугры. Но те не высовываются, их мало кто знает.

Стрелять, пороть? Как бы вас самих не постреляли, ишь какие честные да моральные!

Тутси еще некоторое время заводила себя, пока ей не стало ясно, что именно она и ее коллеги самые уважаемые люди. Может быть, вот еще госпожа Тэтчер.

Успокоенная и гордая, она вышла вечером на работу. Пробила за две ходки каких-то сильно поддавших чухонцев, которые и исполнить-то ее толком не смогли, зато отвалили мешок «третьих».