Ардаф

– Любой, даже и без магнетического воздействия, мог иметь подобные видения! Взять курильщика опиума, например, чья жизнь – это одна длинная неясная дорога видений; предположим, он решил бы поверить всем диким фантазиями одурманенного мозга и настаивал бы на следовании им до стадии некого определённого завершения; единственным подходящим местом для такого человека стал бы сумасшедший дом. Даже самые обыкновенные люди, чей разум никогда не подвергался ненормальному возбуждению, видят очень занятные и необъяснимые сны, но, при всём этом, они не настолько глупы, чтобы в них верить. Правда, есть ещё моя поэма – не знаю, как я её создал, но она есть от начала до конца фактический материальный результат моего видения, и по-своему весьма странный, по меньшей мере. Но, что ещё удивительнее, – это моя любовь к сияющему призраку. Да, я действительно влюбился в неё так, как ни в одну простую женщину, будь она хоть троянской Еленой, я не влюбился бы сильнее! Конечно, несмотря на противоречивые заверения этого выдающегося халдейского монаха Гелиобаза, я чувствую себя жертвой обмана разума, по этой причине я и должен увидеть поле Ардаф, дабы увериться в том, что ничего из этого не выйдет, и в этом случае я бы излечился от своего безумия.

Он шёл ещё недолго и затем остановился на секунду, чтобы свериться с картой при свете луны. При этом он ощутил необычайное, почти ужасающее спокойствие, окутавшее его. Хотя в обители отшельника и было тихо, как в закрытой могиле, но та тишина не имела ничего общего со здешней. Он чувствовал, как она смыкалась вокруг него толстыми стенами, он слышал ровное биение собственного сердца, даже течение собственной крови, но никаких иных звуков. Земля и воздух, казалось, не дышали, словно находясь в каком-то сдерживаемом таинственном восторге; звёзды были похожи на множество огромных живых глаз, нетерпеливо смотревших вниз, на одинокого человека, который бродил в ночи по землям пророков древности; сама луна показалась, чтобы взглянуть на него с открытым изумлением. Он с неприязнью ощутил это молчаливое созерцание природы, напряг слух, вслушиваясь в углублявшуюся тишину всего сущего, и, чтобы преодолеть странные эмоции, что одолевали его, он ускорил шаг, однако через две-три минуты снова резко остановился. Ибо там, перед ним, аккурат поперёк его пути лежала рухнувшая колонна, которая, согласно Гелиобазу, отмечала границу искомого поля! Ещё один взгляд на карту помог определить положение – наконец-то он достиг конца своего путешествия! Сколько же времени? Он взглянул на часы – двадцать минут двенадцатого.

Непонятное, неестественное спокойствие вдруг завладело им, он осмотрел почти хладнокровно раскинувшуюся перспективу перед собой: широкий квадрат земли, покрытый пучками жёсткой травы и зарослями дикого тамариска, – и больше ничего. Это и было поле Ардаф – это голое, неприглядное дикое пространство без единого даже деревца, отмечавшего его край! С того места, где он стоял, просматривалось всё поле, и, оглядев эту пустыню, он улыбнулся слабой, горьковатой улыбкой. Он подумал о словах из древней книги Ездры: «И приказал мне Ангел идти в пустынное поле, и поле было бесплодно и сухо, полно сухих трав, и называлось поле Ардаф. И там я бродил часами долгой ночью, и серебряные глаза поля раскрылись предо мною, и видел я знамения и чудеса».

– Да, это поле поистине «бесплодно и сухо»! – пробормотал он рассеянно. – Но что касается «серебряных глаз» и «знамений и чудес», то они, должно быть, существовали только в набожном воображении пророка, точно как и увенчанная цветами ангелоподобная девушка – в моём. Что ж! Теперь, Теос Олвин, – продолжал он, обращаясь к самому себе вслух, – ты доволен? Вполне ли ты убедился в собственной глупости? И признаёшь ли ты, что прекрасный сон был столь же обманчивым, сколь и все прочие прекрасные на вид вещи, что не дают покоя и мучают несчастную природу человека? Возвращайся к своему прежнему состоянию рассудка и логическому скептицизму – ай, да даже и к атеизму, если угодно, поскольку материализм был прав! Нельзя доказать бытие Бога или возможность существование каких-то безгрешных форм духовной жизни. Так зачем же гнаться за призраком красоты? Слава, слава! Заслужи славу! Этого с тебя довольно в этом мире, а что касается мира иного, то кто сейчас верит в него? А даже веря, кого он волнует?