Ардаф

– Люблю тебя, Идрис? – воскликнул вдруг Теос. – Ах! Я люблю тебя всем сердцем! Зачем ты говоришь о Рае? Рай здесь – здесь, на этом свадебном поле Ардаф под балдахином из звёзд! Довольно игр для этой таинственной ночи – хватит с меня снов! Идрис, будь собою! К чему бежать от меня? Я сделаю тебя королевой, прекрасная Идрис, как и всегда поэты делают королевами тех женщин, которых любят! Моя слава станет твоей короной – короной, которой позавидует весь мир!

И в пылу горящей сиюминутной страсти, позабыв о невидимой преграде, он отчаянно рванулся вперёд, когда вдруг – раз! – волна струящегося света ударила из-под её ног. Она прокатилась к нему и совершенно заполнила пространство между ними сверкающим потоком, и внутри неё цветы поля Ардаф закачались из стороны в сторону, как кувшинки на лесном озере раскачиваются от прикосновения весёл проплывающей лодки! Отскочив назад с криком ужаса, он дико смотрел на это чудо, и голос, прекраснее, чем любая музыка, зазвучал звонким серебром среди расплавленного сияния.

– Слава! – проговорил голос. – Не коронуешь ли ты Меня, Теос, столь бренным венцом?

Оглушённый и безмолвный, он поднял напряжённый взгляд: была ли это Идрис? Эта горящая фигура, изящная, как морской туман, сквозь который просвечивает солнце? Он смотрел на неё, как умирающий мог бы смотреть в последний раз на самого близкого и дорогого человека. Он видел, как её мягкие серые одежды сменились сверкающей белизной, её венец вспыхнул, словно миллионы капель росы, розоватый нимб окутал её, длинные алые полосы устремились с небес огненными нитями, и, в своей совершенной красоте, её лик, божественно прекрасный, но сильно печальный, выражал трогательную надежду и страх той, которая оглашает прощальную просьбу. Боже! Теперь он узнал её, но слишком поздно! Ангел из его видения стоял перед ним! И, поверженный в самые глубины отчаяния, он проклинал себя за ничтожество и маловерие!

– О, неверный и несчастный! – продолжала она нежным голосом. – Ты потерян во мраке Печальной Звезды, где о жизни не знают ничего, кроме одной лишь её тени! Потерян, и я не могу тебя спасти! Несчастная я Идрис, покинутая в одиночестве Рая! Но молитвы услышаны, и безграничное терпение Божье никогда не истощается, поэтому знай: на ошибках прошлого познаешь ты опасности будущего! И бессмертная любовь важнее земной славы!

Всё шире и ослепительнее становился блеск, окружавший её, подняв глаза, она сложила руки в мольбе.

– О Царь Христос! Ты способен победить всё! – порыв музыки был ей ответом – музыки, которая прорвалась, словно ветер, и пронеслась сильным дрожащим хором над землёй: снова это «Смилуйся Господи! Смилуйся Христе! Смилуйся Господи!» – прозвенели те же молодые голоса таинственного хора. И отдельные алые лучи, сверкающей авророй окутывавшие её фигуру, вдруг сплелись вместе в форме великого креста, который, поглощая лунный и звёздный свет своей пылающей краснотой, вспыхнул через весь восточный горизонт!

Затем, словно прекрасный белый голубь или нежная бабочка, она вознеслась. Она проплыла над клонящимися цветами Ардафа, поднимаясь всё выше и выше, пока не утонула в свете того чудесного пламенного креста, чьи простиравшиеся лучи, казалось, ждали, чтобы принять её; она ускользнула прямо вверх, в самый их центр, и там исчезла!

Теос неотрывно глядел в темнеющее небо – куда она ушла? Слова её всё ещё звучали в его ушах, тепло её поцелуя горело на губах – он любил её! Он её боготворил! Почему же она оставила его «потерянным», как сказала сама, в этом мире, что был лишь пустотою без неё? Он попытался заговорить:

– Идрис! – хрипло зашептал он. – Идрис! Мой ангел любви! Вернись! Прошу, вернись! Прости, Идрис!

Голос его потонул в жестоком порыве неудержимых рыданий; сражённого до глубины души раскаянием, бо́льшим, чем мог перенести, силы оставили его, и он повалился без чувств лицом прямо на цветы поля пророка; и эти цветы, что окружали снежной белизной его тёмную распростёртую фигуру, выглядели как прекрасные венки на могиле Поэта!

Часть 2. В Аль-Кирисе

«Что было, то и теперь есть, и что будет, то уже было, – и Бог воззовёт прошедшее».

Книга Екклезиаста

Глава 11. Удивительный город

Глубокая тишина, глубокая бессознательность, живительный покой! Таковы успокаивающие инструменты заботливой природы для перегруженной души; природа, в своей нежной мудрости и материнской заботе, не позволяет нам страдать свыше определённого предела. Чрезмерная боль, будь она физической или нравственной, не может длиться долго, и человеческое страдание, достигая своего крайнего предела, встречает на самом пике своего отчаяния странное, молчаливое, дарующее забвение успокоение. Именно так и произошло с Теосом Олвином: погружённый в глубокое забытье милосердного обморока, он покинул пределы жизни и унёсся далеко за грани чувства времени каким-то широким беззвучным потоком теней, где земля и небо были равно забыты!